Горение. Книга 2

– О, конечно, пан редактор, – чарующе улыбнулась секретарша и стрельнула глазом в Дзержинского. Тот сразу определил: о нем здесь говорили. Что ж, риск, конечно, но именно так задумана эта операция. Он сам просил Варшавского намекнуть главному редактору, что придет человек из подполья, близкий к руководству партии – с обыкновенным посетителем в редакции этой либеральной газеты говорить не станут, тут важно во всем искать сенсационность, журналист уровень чтит во всем и во всех. Человек из подполья – сенсационно, в духе времени, сейчас выгодно знакомство с революционерами, это дает дивиденды, газета расходится невиданными тиражами, военное положение задавило анархию, теперь культурные слои хотят читать про бунтовщиков, да и потом, власть припугнуть не грех – или помогайте нам, просвещенным, кого биржевой комитет издает, или обратимся за поддержкою к разрушителям.

– Я не спросил вас, господин Доманский, может быть, желаете перекусить? Не голодны?

– Нет, нет, благодарю. – Дзержинский чуть улыбнулся.

«Если подпольщик, то обязательно голоден, – подумал он, – и всенепременно в сапогах. Легко жить привычными представлениями, право… »

– Господин Варшавский сказал мне, что разговор будет носить практический характер…

– Да. Речь пойдет о статье, связанной с работой полицейского ведомства.

– Варшавского?

– Я сначала изложу вам фабулу, хорошо? А потом вы решите, какого – варшавского ли, петербургского, а может, и вовсе какого иностранного.

– Иностранное нас не интересует, господин Доманский, мы обращаемся к российскому читателю, у нас своих забот с полицейским ведомством предостаточно.

– Что ж, прекрасно. Итак, все началось с того, что при аресте полиция избила чуть не до смерти восемнадцатилетнего юношу…

– Террориста? – Штыков перебил быстрым вопросом. – Боевика?

– Не террориста и не боевика. Члена партии…

– Какой? Социалист? Или анархическая группа?

– Юноша – социал-демократ.

– А разве социал-демократов сейчас арестовывают? По-моему, сажают в затвор лишь террористов ППС и эсеров.

– Почему вы так считаете?

– Социал-демократы, как мне сдается, лишь пропагандируют, они против террора…

– Совершенно верно. Однако за последние три месяца только в Варшаве, господин Штыков, было арестовано сто сорок три социал-демократа.

– Что?! Я могу напечатать ваши данные?

– Если сможете – бога ради, но позвольте, я закончу изложение фабулы того дела, ради которого пришел.

– Да, да, прошу, господин Доманский. Мы, газетчики, всегда норовим забежать вперед, ничего не попишешь – профессия.

– Я понимаю.

– Не все, однако, знают специфику газетной работы, не все понимают, как это трудно – сверстать номер, наполнить его интересным материалом… В этом смысле орган ваших коллег, социал-демократов, являет собою весьма интересный образец наступательной печати… Не изволите ли знать кого из их редакции?

– Имеете в виду «Червоны штандар»?

– Да.

– Увы, – ответил Дзержинский, – я никого не знаю в этой газете.

– Поэтому и пришли с вашим материалом ко мне?

– Нет. Отнюдь не поэтому. «Червоны штандар» – газета нелегальная, тираж ее, как я понимаю, ограничен. Ваша газета расходится широко, и прочтут ее не только фабричные рабочие, но практически вся Польша.

– Петербург, Харьков, Иркутск, Чита, Минск, – добавил Штыков. – Мы действительно читаемая газета.

– Вот видите… Итак, при аресте был избит чуть не до смерти юноша, член социал-демократической партии. Он был при смерти, однако охранка не позволяла показать его врачу. Товарищи несчастного решили помочь ему. Товарищи юноши несли ответственность по высшему счету морали: они позволили ему войти в революционную работу, хотя, наверное, не должны были бы делать этого – слишком молод.

– Простите мой вопрос: вы давно занимаетесь вашей… работою? – С шестнадцати лет.

– Так я и посчитал. Простите, что перебил.

– Вы спросили оттого, что удивлены: тревога за судьбу юноши идет от чувства, а не от логики борьбы?

– Именно так.

Дзержинский достал из кармана письмо, которое Казимеж Грушовский смог перебросить из тюрьмы, протянул Штыкову. Тот быстро пробежал строки, посмотрел на Дзержинского, прочитал еще раз медленно, вбирающе.

– Продолжайте, пожалуйста.

Вошла «пани секретарка» с подносом: запахло лимоном. Девушка поставила чашки перед Дзержинским и Штыковым, сняла салфетку с сахарницы, озарила мужчин хорошо отрепетированной улыбкой заговорщицы и неслышно вышла из кабинета.