Горение (полностью)

- Объединяться с подобными типами, которые ведут себя у нас, как в борделе! Свободолюбцы! Дай ему лафитник, он свободу любому отдаст, только б водку в пасть свою опрокинуть.

Пилсудский проводил глотающим взглядом водку, которую медленно, с ликующим, торжественным наслаждением выцедил тот, что сидел у кисеи, и предложил вдруг:

- Спросим еще чая?

- Что? - Дзержинский не понял его сразу.

Пилсудский хохотнул:

- Плачу я. Хоть вы тоже дворянин, но мои предки - именитей.

- Платим поровну.

Пилсудский кивнул, и морщины на его удлиненном, сильном, с острыми усами лице мягко разошлись. (В классе виленской гимназии его звали "пан наоборот": Юзеф схватывался с каждым, кто противоречил ему - невзирая на силу, богатство, положение или авторитет противника.)

- Хорошо, - согласился Пилсудский, - платим поровну. Пожалуйста, обратился он к половому, - чая и черных сухариков с солью.

Дзержинский понял, отчего Юзеф так учтиво обратился к половому: он хотел показать пьяному за соседним столиком, как следует вести себя и как должно обращаться к работающему человеку, и, поняв это, Дзержинский ощутил странную жалость к Пилсудскому, приблизился к нему и тихо сказал:

- Это делается не словом "пожалуйста", но браунингом. Понимаете? Если слова не помогают - нужна сила. А сила - это единение. Видите, все вернулось на круги своя, все вернулось к началу нашей беседы.

Пилсудский, видно, оскорбился, потому что обидно, если понимают с у т ь твоего слова или поступка, неловко, когда тебя в ы в о р а ч и в а ю т, причем не в полиции во время обыска и допроса, а за беседою с политическим противником.

- Я не могу повести мою партию к тем, кто согласен с русской социал-демократией.

- Но вы прокламируете свое согласие с русскими социалистами-революционерами.

- Они люди действия, во-первых, и при этом, во-вторых, они не налетают на нас за, - Пилсудский фыркнул, - национализм.

- Они не делают этого, оттого что плохо знают теорию Маркса.

- Ну и что?! - -воскликнул Пилсудский. - Они зато знают теорию революции.

- Чуть тише, - попросил Дзержинский, - вы говорите громко, ежели увлекаетесь, не следует громко-то...

- Я не могу повести моих людей к вам и соединиться в общей борьбе, оттого что это будет изменой платформе всей моей жизни. Тактически мы с Марксом, но стратегически он еще до конца не понят, ибо в нем заложена отрицательная ценность. Он ведь ни с чем не соглашается! Постоянное морализирование может порой казаться формулой ненависти, а не любви к ближнему. Маркс во всем и повсюду отыскивал зло, ненависть, горе, гнет. Он видел зло сквозь лупу, и он выстроил концепцию отрицания зла. А где позитив?

Половой легко поставил тонкие стаканы и пузатый чайник, обмахнул полотенцем дубовый столик - для порядка, а не оттого, что грязно было, и, пожелав панам доброго времени, отошел к стойке, где пыхтел желтый самовар.

- Маркс, - продолжал Пилсудский, проследив глазами за половым, выискивает во всем н е р а з р е ш и м о с т ь противоречия. Я ищу разрешимости - в рамке нашей нации.

- Точка зрения, подобная вашей, не оригинальна. Меня это удивляет, оттого что ранее вы говорили только то, что выводили сами.

- Я и сейчас говорю так.

- Нет, - возразил Дзержинский. - Я знаю, от кого исходит критика подобного рода; в вашей организации есть провокатор - это полицейская критика марксизма, зубатовская: все разрешено бранить, всех позволено поносить за бездеятельность, тупость, леность, нерадивость, но уповать разрешено на одно лишь - на благость монарха и на его светлую волю. Это парафраз французской контрреволюции: "Вы обретете счастье лишь в тесной рамке закона, которому служит гильотина, а не при гильотине, являющейся символом безбрежности закона". С вами работает полиция, умно работает. В вашей организации есть провокатор.

- В организации нет провокаторов. У нас достаточно сильны "тройки", занимающиеся проверкой тех, кто служит моей идее.

- "Моей идее"? - Дзержинский пожал плечами. - Разве идея может быть символом личности? Не портмоне ведь она, не штиблеты...

Пьяный, за столиком возле кисеи, запел песню. Дзержинский замер, подобрался: брови сошлись в тугую линию, глаза сделались прозрачными, будто наполнились слезами.

- Уходите немедленно, - шепнул он Пилсудскому. - Слышите - он трезво поет, он молчал слишком долго. Уходите.

Пилсудский метнулся взглядом по буфету, быстро охватил фигуру того, что локтем то и дело валился со стола, и, не сказав ни слова, поднялся, надел шляпу, вышел.

Дзержинский подождал положенные по укоренившимся в нем законам конспирации три минуты, потом улыбнулся ("платим поровну"), кликнул полового и сказал:

- Пожалуйста, получите с меня за двоих.

...Поручик Турчанинов, новый помощник Глазова, проводив глазами Дзержинского, долго сидел недвижно, перестав падать локтем: пьяного он играл умело, потому что в годы юнкерства принимал участие в субботних декламациях, которые устраивала жена их полкового командира.