Горячая точка

Все было предельно ясно. Он уже сто раз успел пожалеть, что не потребовал освободить дочь. Женщина оказалась рассказчицей весьма посредственной, но и того, что она поведала, Ледянскому хватило, чтобы составить общую картину положения заложников. Черт побери, а ведь он почти поверил этому террористу и даже устыдился собственной лжи. Разве можно им верить? Этих... надо отстреливать, как бешеных собак. Всех, без исключения. Чтобы другие боялись и понимали — пощады не будет. Встав на путь терроризма, ты поставил себя вне закона. Капитан освободил пятерых женщин? Жест эффектный, конечно, но ни о чем не говорящий. Отпустив пятерых заложниц, преступник ничего не потерял. Наверху по-прежнему оставалось две с лишним сотни перепуганных до смерти людей, большинство из которых — женщины и дети. Все они могут погибнуть в любой момент. «Избежать ненужного кровопролития» — удобная отговорка, рассчитанная на провал. Этот капитан, как последняя потаскуха, виляет хвостом. И нашим, и вашим. Потом, когда террористы — те, кто уцелеет, конечно, — взглянут на зал суда через стальные прутья клетки, этот ублюдок станет взывать к справедливости. Мол, я не хотел! Генерал подтвердит! Я даже выпустил женщин без всяких условий! Ну уж нет. Пусть не надеется. До суда ему не дожить. Разговаривать с террористами нужно только на языке пуль. Иного они не понимают.

— Вы закончили? — спросил медик.

— Что? — оторвался от собственных мыслей генерал.

— Я спросил: вы закончили?

— Да, спасибо.

Ледянский проследил за тем, как санитары грузят носилки в карету «Скорой помощи», повернулся и пошел к штабному «РАФу». Его ждали с нетерпением. Как только он забрался в салон, Четвертаков громко и зло воскликнул:

—Эти уроды все-таки вышли в эфир.

— Когда? — без особого интереса осведомился Ледянский, присаживаясь и снимая с головы фуражку.

— Несколько минут назад. Мы записали передачу, вы можете посмотреть.

— Потом, — отмахнулся тот. — Это ничего не меняет. Что у нас со штурмовыми группами?

Третьяков повернулся и принялся наблюдать за генералом.

— Осталось только утвердить составы и определить конкретные задачи для каждой группы, исходя из общего плана штурма, — ответил Чесноков.

— Да, — Ледянский вдруг стал энергично-собранным. Казалось, в его могучем теле заработал мощный мотор. — Что у нас с выкупом?

 — Будет готов через два — два с половиной часа, — моментально отозвался Трошин.

— Они же обещали уложиться в полтора?

— Э-э-э... Возникли непредвиденные трудности.

— Час двадцать максимум. Это все, что мы можем себе позволить. Через полтора они убьют первого заложника.

— Боюсь, что мы здесь ничего не можем поделать, — развел руками Трошин. — Им нужно согласовать с директором, составить необходимую документацию, завизировать у руководства. В Центробанке сказали, меньше чем в два часа они не уложатся.

— Мне плевать, что сказали в Центробанке! — внезапно крикнул Ледянский. — Ясно вам? Я командую операцией, и мне необходимо, чтобы деньги были здесь максимум через час двадцать! В противном случае виновные в гибели заложников пойдут под суд в качестве соучастников убийства! Так им и передайте!

— Хорошо, — натянуто ответил Трошин. — Только прошу учесть, я не имею ко всему этому никакого отношения. Это ваша личная инициатива!

— Я командую операцией, принимаю решения и отвечаю за них перед вышестоящим начальством, — отрубил Ледянский. — Все. Обсуждение закончено. И попробуйте дозвониться до аппарата Президента, договориться о телемосте. Объясните, что ситуация складывается более чем серьезная. Катастрофическая.

— Попробую.

Трошин потянулся за телефоном, а Ледянский вновь повернулся к Чеснокову, капитану-спецназовцу и Детяткину.

— Вы разработали план штурма?

— Только в общих чертах. Так сказать, вчерне. Необходимо еще уточнить кое-какие детали, — ответил Чесноков.

— Докладывайте.

Чесноков придвинул схему башни: