Горячее сердце

— Тюрьма или лагерь меня еще меньше устроили бы. Если уж выбирать, то я предпочитаю смертную казнь… Да, я хочу жить! Но — жить, а не томиться в заключении, где у меня не будет ни Марии, ни даже надежды на побег, потому что убежать я мог бы только к ней, но это исключено… Гражданин следователь, я много думал в последние дни, — Макаров, неожиданно заторопился. — То есть я еще и до ареста думал о своей жизни и убеждениях, и я понял, что та жизнь, о которой когда-то грезил и которую надеялся вернуть, уже никогда не вернется. Работа на японскую разведку — это была моя последняя ставка. Акт отчаяния. Думалось, что хоть таким-то способом удастся выкарабкаться… Иллюзия. Еще до ареста я понял, что не смогу работать на них. То задание, которое я должен был выполнять, висело на мне тяжким грузом до самого дня ареста. Не знаю, хватило бы у меня решимости прийти к вам с повинной или нет, но выполнить его я все равно не смог бы, даже если бы и не был арестован. Потому что надо было выбирать между японцами и Марией. Между ними и домом, который я наконец-то обрел… Гражданин следователь, я сделал выбор, и если понадобится, сумею это доказать!.. — Макаров тяжело дышал, глаза его лихорадочно блестели, а на лбу выступила испарина.

— Как у вас оказался паспорт Селезнева? — спросил Белобородов.

Надежда, светившаяся в глазах Макарова, мгновенно погасла. Лицо окаменело. Однако Макаров сумел тут же взять себя в руки, изобразил подобие смущенной улыбки и досаду на собственную оплошность:

— Сам не знаю, для чего мне понадобилось придумывать эту нелепую историю с дезертирством! В то время я скорее пустил бы себе пулю в висок… Не поверите: до сих пор стыдно…

— Не переживайте так уж сильно, — усмехнулся Белобородов. — Я вам не поверил.

— Благодарю.

— Не за что. Надеюсь, хоть теперь-то вы скажете правду?

— У меня нет выбора, — развел руками Макаров. — Теперь, когда я сообщил вам о своем…

— Так где же все-таки вы раздобыли паспорт на имя Селезнева?

— Его вместе с другими документами вручили мне перед отправкой сюда японцы. Я поинтересовался личностью Селезнева. Мне ответили, что он в Маньчжурии и возвращаться домой не думает.

Оставшись один, Белобородов долго расхаживал по кабинету, крепко обхватив руками поясницу и заведя локти далеко назад, отчего голова его глубоко ушла в плечи. Потом он принес кипятку, ополоснул чайник и сыпанул в него побольше чая.

Теперь понятно, на что Макаров рассчитывал. Что за ход у него был припасен. Дьявольский ход конем. Не стал и дожидаться, когда его спросят о возможном сотрудничестве с японской разведкой, — первым завел об этим речь… Что ж, в его положении ничего больше не остается, как предложить свои услуги в качестве агента-двойника: предать хозяев и работать на другую сторону.

— Вы думаете, он стал бы на нас работать? — с сомнением спросил Леонид, когда Белобородов поделился с ним своими соображениями.

— Да боже упаси! — отмахнулся Алексей Игнатьевич. — Это Макаров-то? Ему только вырваться от нас. Любой ценой. А там ищи ветра в поле!.. Но станет он на нас работать или нет — это второй вопрос. Первый — станем ли мы пользоваться услугами белогвардейца, карателя, у которого руки по самые плечи в крови?

— Он, видно, не понимает, что эту кровь уже ничем не отмыть.

— Ясно, — согласился Белобородов. — Потому и набивает себе цену. Если верить тому, что он уже наговорил, похоже, что мы имеем дело с резидентом.

— Не шуточки! — присвистнул Леонид.

— Если верить, — повторил Белобородов. — Если верить…

17

У Леонида опять был тяжелый разговор с Леной. Опять он задержался в командировке.

Она открыла ему дверь, не проронив ни звука, равнодушно кивнула в ответ на его виноватое «Ну здравствуй, Ленок…», повернулась и быстро пошла в себе в комнату. Леонид последовал за нею. Ему сразу бросились в глаза билеты на спектакль в клубе строителей. Два билета, которые он заполучил перед командировкой и отдал на хранение Лене. Два билета на вчерашнее число. Они лежали на тарелочке с голубой каемочкой.

— Забери их, — проговорила Лена скучным голосом. — Остап Бендер мечтал на такой тарелке получить миллион. Ленечка, у меня нет миллиона. Но можешь мне поверить, что эти билеты… вчера они мне были дороже… Если бы я потеряла миллион рублей, мне не было бы так больно!.. — И по щекам Лепи вдруг потекли слезы.

— Ну что ты, Ленок!.. Не надо, — Леонид подошел к ней и, осторожно обняв за плечи, стал целовать ее мокрые глаза, — Ленок, милый, не надо!.. Слышишь?..

Однако его ласковые слова и поцелуи только еще больше разжалобили девушку.

— О-ой… — испустила она горестный, почти беззвучный стон и, вырвавшись из рук Леонида, упала ничком на застеленную кровать, уткнулась лицом в подушку.

— Ленок, ну я тебе все объясню! — пообещал он, склонившись над Леной, но тут же подумал, что ничего не сможет объяснить, ничего, ничего…