Горячий 41-й год

Обер-лейтенант кратко и лаконично, ничего не скрывая, доложил о гибели развед. отряда. Об обстоятельствах пленения и как его отпустили русские. Доложил и замолчал. Молчал и командир полка и это было страшнее всего. Он ожидал обвинений в трусости, в бестолковости. Даже криков и ругани со стороны всегда сдержанного и спокойного полковника. Был согласен с немедленным арестом и отдачей под суд. Но был не готов к молчанию. Молчание ведь тоже имеет свои оттенки — презрение, брезгливость, негодование, осуждения в конце-концов. А здесь просто молчание, которое всё более затягивалось. Чем бы закончилось молчание неизвестно, но в этот момент в дальнем углу автобуса из-за шторки выглянул связист:

— Господин полковник, командир дивизии на связи.

Полковник Хофманн грузно встал со стула и мотнул головой, мол — пошли. В своём закутке связист протянул трубку. Что спрашивал командир дивизии, даже гадать не стоило.

— Яволь, герр генерал. Завтра к десяти мы выйдем к переправе. Оборона русских уничтожена, полк готовится к завтрашнему продвижению вперёд. Да. Донесение о потерях будет в ежедневной сводке.

Командир отдал трубку солдату и жестом руки пригласил подчинённого выйти из автобуса.

— Ганс, — из-за машины на голос полковника неторопливо вышел пожилой ординарец командира, — Ганс, дай обер-лейтенанту умыться и помоги ему привести себя в порядок. После этого я жду вас для разговора.

Через двадцать минут, умытый, причёсанный, очищенный от пыли обер-лейтенант снова стоял перед командиром полка. Внешне такой же, как всегда спокойный и подтянутый, лишь пустая кобура на поясе напоминала о его позоре.

— Пойдёмте, Курт, прогуляемся, — командир не спеша пошёл по полю, вдоль опушки леса, заполненный гулом техники и голосами солдат, располагавшихся на ночлег.

— Курт, мы знаем друг друга больше двух лет и всё это время ты служил под моим началом. Ты хороший, добросовестный офицер и в тебе слились все самые хорошие немецкие качества — дисциплинированность, аккуратность, точность, исполнительность, честность. Ты мог бы солгать и сказать что, воспользовавшись моментом, сбежал от русских. И ведь никто не смог бы опровергнуть твои слова. Но ты честно рассказал, как этот непонятный майор отпустил тебя. Весьма удивительный поступок со стороны русского. На твою честность отвечу тоже откровенно. Ты ждёшь вопросов и они обязательно будут. От сослуживцев, от государственных органов, от родственников твоих подчинённых, погибших рядом с тобой… Если, конечно, они узнают как всё произошло? Когда и в какой форме зададут — не знаю. Может быть, это произойдёт за столом офицерской пирушки, или тебя пригласят в какой-либо кабинет? Ведь надо будет ответить. Как так, тридцать подготовленных, опытных солдат, были в несколько минут уничтожены русскими артиллеристами только одной батарее? Как ты утверждаешь. Солдатами, даже не предназначенными для рукопашного боя… Вооружённые этими длинными, неуклюжими винтовками. Уничтожить немецких солдат, через двадцать минут развернуться и остановить целый полк. А ведь у нас, Курт, убит двадцать один солдат и два офицера. Тридцать один ранен. Один танк, БТР и два грузовика восстановлению не подлежат. Другой танк требует длительного ремонта. А ведь это без твоих погибших…

— Господин полковник, разрешите доложить, — Зейдель попытался прервать командира, но Хофманн взмахом руки остановил его.

— Курт, не надо ничего сейчас объяснять. Ты мне потом доложишь, когда всё это утрясётся, когда ты в последующих боях, в том числе и в завтрашнем покажешь, что происшедшее нелепая случайность. Что ты выше и лучше этого подготовленного майора, который так много принёс нам неприятностей. А так хочу тебе дать один совет. То что ты рассказал мне — забудь. В ходе разведки ты столкнулся с превосходящими силами противника… Допустим стрелковый батальон русских. Да, стрелковый батальон. Поверь, так будет лучше всем: мне, тебе, полку, который уверен, что мы наткнулись на подготовленные позиции.

Пару минут они молча шли вдоль леса. Полковник, углубившись в себя, о чём-то размышлял, а Зейдель ждал, когда командир полка всё-таки озвучит своё решение по нему. И был очень поражён тому, что услышал дальше.

— Скажу тебе больше: в том, что произошло с тобой и погибли солдаты, есть и моя вина. Да, да, мой мальчик. Старые и мудрые полковники тоже могут ошибаться. Я увлёкся. Не остановился вовремя. Французская, польская кампания, блестящие первые дни русской кампании притупили нюх у старого волка. Скажу тебе правду: задача сегодняшнего дня в десяти километрах западней этого места. А переправу мы должны взять завтра к обеду.

— Но ведь русские взорвут переправу к нашему подходу. А так и переправу захватить и остатки русских частей раздавить у реки.

— Ну и что? — Легко отпарировал командир полка, беззаботно добавив, — пусть взрывают. Сзади нас идёт сапёрный батальон и его командир пообещал, что он восстановит переправу за шесть часов. В крайнем случае, в течение дня…

Полковник замолчал, но увидев удивление в глазах подчинённого, продолжил: