Горячий 41-й год

Пока водитель со старшиной ходили к машине за едой. Пока накрывали общий стол на плащ палатке. Я встал и немного походил по полянке, прислушиваясь к своим ощущениям, и остался доволен. Шишка на голове конечно болела, временами накатывала тошнота, но в целом чувствовал себя нормально и мог идти, а если и придётся то и бежать. Потом присел на пенёк и достал ТТ. В обойме было только три патроны. Жалко. Взял свой автомат, разобрал его и тщательно прочистил, смазал, с удовольствием подвигал затвором, слушая, как хорошо работает немецкая машинка. Взял полевую сумку комбата и открыл её. Новенькая, чистенькая карта — Не успел комбат ею воспользоваться. Вот деревня Грушино. Вот река и переправа, а вот поле и дамба через болото. А мы примерно вот здесь. Карандаши, линейка, циркуль. Толстая тетрадь с артиллерийскими расчётами. Накладные. Список батареи. Конверт, из которого достал несколько фотографий. Миловидная, молодая женщина лет тридцати. Наверно жена, так как на второй фотографии они уже вместе и между ними белобрысый парнишка в тюбетейке. Ещё пару фотографий из семейной, счастливой жизни. Глядя на семейные фото убитого комбата, мне стало жалко и молодую женщину и её сына, которые ещё не знают, какая беда пришла в их семью. Впрочем, эта беда за эти пять дней постучалась во многие семьи. Еще несколько дней тому назад наша дивизия была полнокровным соединением. А сегодня по численности и на полк не наберётся. Так что беда не только к ней придёт. Она затронет всех.

Складывая фотографии в конверт, в очередной раз с облечением подумал:

— Правильно сделал, что наплевал на всё, но вовремя отправил свою семью на Урал. Теперь спокойно можно воевать.

Дивизия, с октября тридцать девятого года, стояла под Гродно в пятидесяти километрах от границы. В конце апреля, среди местного населения, поползли уверенные слухи о скором нападении немцев на Советский Союз. То, что немецкие части располагались на той стороне, секрета никакого не было. И в газетах, по радио, в разъяснениях сверху, в политинформациях доводилось до всего личного состава и членов семей, что немецкие части в Польше находятся на отдыхе. Что у нас с Германией договор. А слухи о нападении распускают провокаторы. И я тоже ходил по подразделениям и растолковывал бойцам о провокаторской деятельности. Хотя как кадровый офицер, прекрасно понимал нелепость наших усилий. Какой отдых? Отчего? И почему вдоль нашей границы вдруг решили отдыхать все: воздушные армии, танковые корпуса, пехота и артиллерия? Что за бред? Но молчал, не делясь ни с кем своими сомнениями. Как молчали и другие, боясь попасть в число паникёров и трусов, с которыми разговор в такой напряжённый момент был короткий.

В мае, дабы не усиливать слухи о войне, запретили комсоставу отправлять свои семьи на летний отдых на восток. Но в тоже время, чтобы показать свою лояльность Германии, отпуска не отменили. У меня по графику отпуск должен был быть под Новый год, но сумел договорится с товарищем, с командованием и вместо него в первых числах мая поехал с семьёй в отпуск. В этот раз мы поехали к родителям жены на север Свердловской области. Отгуляв положенные тридцать суток, я оставил семью у её родителей, и 10 июня прибыл в часть. Месяц отпуска провёл от души, полностью отключившись от служебных проблем и тревог, поэтому прибыв к месту службы, поразился, как за месяц изменилась обстановка. Всё вроде бы как обычно: занятия, совещания, решение служебных вопросов, вечером посиделки с товарищами за кружкой пива или чего покрепче. Но тревога стала более ощутима. Если у нас военных она сдерживалась и была спрятана внутри каждого, то местное население откровенно бежало на восток, подальше от границы. Штурмом брали билетные кассы, уезжали и ничего с этим нельзя было поделать. Увеличилось число провокаций со стороны немцев на границе, я уже не говорю про немецкие самолёты, которые стали ежедневно «блудить» и залетать на нашу территорию. Их садили на наши аэродромы, кормили и с почётом отправляли обратно.

По приезду получил жестокую выволочку от политотдела, за то что приехал без семьи и всё моё убедительное враньё, медицинские справки, купленные за бутылку водки о том, что жена больна, не возымели действия и на ближайшем партийном собрании должны были рассмотреть моё дело, что меня здорово тревожило. Испортились у меня отношения и с товарищем, с которым поменялся отпусками. Он жалел, что согласился и считал, что я его нагло обманул. Он тоже хотел вывезти семью.

Но началась война и всё стало на свои места. Погиб в бомбёжку начальник политотдела, который обещал меня исключить из партии. Товарищ, плюнув на последствия своего проступка, и двадцатого числа, с трудом достав через военного коменданта билеты, всё таки отправил свою семью, а вечером заявился ко мне на квартиру. Знатно мы тогда с ним нарезались. Правда, он тоже погиб два дня тому назад. Нарвался на немецких парашютистов.

Всё это промелькнуло перед моим внутренним взором, пока укладывал фотографии в конверт. Достал список батареи: