Горячка

И это был, скорее, приказ, чем просьба или мольба. Через пару минут она начала визжать и уже не перестала. Девица была просто ненасытной, домогаясь меня, удерживая, крича все громче, когда ей казалось, будто я снижаю темп. Она отдавалась максимально, как только могла; ее громадные глаза радостно блестели и выражали желание самки, которое меня самого доводило до безумия.

Малышка училась всему. И просила еще и еще, сегодня она была даже более требовательная, чем прошлой ночью. Заново, стараясь, как только было возможно, я дивился такому ее беспамятству. Нет, это уже было слишком! Вновь, и уже гораздо раньше, чем вчера, я полностью позабыл о божьем свете, и в течение нескольких часов отдавался исключительно удовольствиям.

Рано утром, перед самым рассветом, мы совместно освежились возле нашего резервуара с водой, хихикая друг над другом. А потом снова были поцелуи и ласки, когда, прижавшись ко мне, Малышка попросила научить ее различным непристойностям, которые она, хохоча, повторяла. Вскоре, слыша столь гадкие выражения из столь прекрасных уст, я испытал прилив остатков энергии: я схватил Малышку за щиколотки, оттянул в сторону и разложил на земле, решив повторить все с самого начала. Она же завопила:

— Так! Так! Так! Еще раз в дырку!

И все те слова, которым я только-только ее научил.

Следующий день был для меня трудным. С самого утра Малышка выскользнула от меня, издалека посылая в мою сторону взгляды, в которых совершенно не было нежности.

Я пытался заставить себя размышлять в категориях рассудка, а не как европеизированный щенок. Малышка была африканкой. Ее светлая кожа и формы вовсе не должны этого факта заслонять. Для нее не существовало любви будничной, с ее украдочными поцелуйчиками и ласками. Романтизм — это изобретение белых, штука совершенно искусственная, форма отношений, которые мы сами выдумали, поскольку наша раса любит сложные истории. Африканцы, особенно же из буша, как и все люди, для которых выживание не является гарантированным, совершенно не забивают себе голову подобными вещами. Для них факт, что ты облегчился с существом противоположного пола, вовсе не означает, что следует ходить с ним, держась за руку, или же покрывать поцелуями целый день. Есть масса другой работы. Любовь — это изобретение бездельников с полными желудками и кучей времени, которого некуда девать.

Ее желание возрастало от полнолуния? Вот она старалась справиться и с этим. Для нее вся проблема состояла именно в ее простоте. Я же должен был только радоваться, что эта работа досталась именно мне, но вовсе не травить себе жизнь страданиями несчастного влюбленного.

Вот только совершенно верные мысли и объективный анализ проблемы ничего не меняли. Хотя в глубине души я и развивал новые расовые теории, я не мог думать о Малышке иначе, как «моя маленькая», «моя принцесса», используя и другие, одинаково смешные уменьшительные определения, но при этом во мне нарастала болезнь, громадная, словно наше озеро. И эта ее страсть, тоже ненормальная, она тоже вводила меня в ошибку. Ночью она вела себя совершенно как белая женщина, влюбленная до ушей. Ее ночной голод и жажда удовольствий были настолько велики, что я никак не мог понять, почему она же могла быть такой спокойной и безразличной в течение дня.

Вечером Малышка уже ждала меня, нагая и пахучая. Она повисла у меня на шее и прошептала:

— Трахать меня! Сильно трахать. Ты, если хотеть, все поломать!

Той же самой ночью она, сама по себе, повернулась ко мне задом и раздвинула ягодицы.

— Тут! Сюда! — рявкнула она. — Пихать мне сюда!

Вновь Малышка превзошла меня самого в желаниях, энергии и аппетитах: я бросался на нее так, как она сама того желала, и вскоре забыл обо всем.

Вслед за изменениями фазы Луны, Малышка успокоилась. Наши отношения несколько расслабились, хотя нам случалось заниматься любовью всю ночь. По вечерам она уже обращала на меня внимание и весьма симпатично, хотя, возможно, и с несколько меньшей страстью, отдавала свое тельце моим ласкам.

Дни проходили, похожие один на другой. И я уже никогда не найду ту девочку из того периода времени — чувственную и нежную. Природа и переживания сделали свое черное дело.

Через месяц, когда вновь наступило полнолуние, Малышка целый день ходила сам не своя. Вечером немного хватило, чтобы она отвела меня в кровать, держа за руку, а, возможно, и за чего-нибудь другое. Вновь пришли три ночи абсолютной страсти и несдерживаемых воплей, наиболее громких из тех, что мне приходилось слышать. А затем — через эти три дня — она снова успокоилась.

Жизнь вернулась к давнему ритму.

Количество зарубок, которые Монтань ежедневно делал на главном столбе в нашей общей зале, говорило о том, что прошел уже семидесятый день с того момента, как мы прибыли к Озеру Динозавров.