Горящая колесница

— Если вам нужен период с января по апрель тысяча девятьсот девяностого года, то это здесь.

Мужчина раскрыл альбом на нужной странице, положил его на приёмную стойку, на которой ворохом разбросаны были рекламные буклеты, и удалился. Тамоцу и Хомма стали рассматривать фотографии.

Восемнадцатое января, двадцать девятое, четвёртое февраля, двенадцатое февраля…

— Есть! — дрожащим пальцем Тамоцу указывал на фото. Восемнадцатое февраля 1990 года, воскресенье. «Участники тринадцатой ознакомительной поездки в «Вечнозелёный сад»».

С зелёными флажками, которые они расправили и держали как транспаранты, по краям присели на корточки сотрудники и сотрудницы фирмы, вероятно сопровождающие. В первом ряду группы из семи или восьми человек, прямо в центре — Сёко Сэкинэ. Редко всё-таки попадаются здесь молодые девушки, поэтому к ней, скорее всего, отнеслись с сочувствием, вот и поставили в центре.

Хотя снимок групповой, снято довольно крупно, лицо видно очень хорошо. Совершенно то же выражение, что и у школьницы с фотографии Тамоцу, только причёска другая. Длинные волосы, крутые завитки перманента, а цвет — светло-каштановый. Краска уже сходит, поэтому у корней волосы кое-где чёрные. На Сёко джинсы и жакет какого-то естественного оттенка, как будто травой красили. Она щурится на ярком солнышке и улыбается так радостно, что на кладбище это даже кажется неуместным. Она смеётся. Виден ряд зубов. Губы широко разомкнуты, поэтому можно заметить и пресловутые «кривые зубки». А рядом — стоит и улыбается Кёко Синдзё, у той зубы красивые, ровные, белые, не то, что у Сёко.

Двух девушек, двух сестёр по сиротству, которым, в их-то годы, приходится думать о месте на кладбище, сблизило горе, и они жмутся друг к дружке, стоят плечом к плечу, взявшись за руки.

— Сии-тян… — вздохнул Тамоцу.

22

Префектура Миэ. Город Исэ.

Из Нагои сюда можно добраться на скоростном поезде за полтора часа. В этом провинциальном городке, который известен благодаря синтоистскому храму Исэ и сладкому фасолевому лакомству акафуку, живёт мужчина, который когда-то был женат на Кёко Синдзё. Сверив адрес, указанный в посемейном реестре, и «адрес убытия лица, снявшегося с регистрации», во вкладыше (Икари сумел-таки заполучить всё это!), Хомма выяснил, где теперь живёт этот человек.

Ясуси Курата, тридцать лет. Листая в библиотеке телефонный справочник города Исэ, Хомма отметил, что в этом городе как-то уж слишком много компаний, в названия которых включено имя Курата. Самая крупная из них, занимающаяся операциями с недвижимостью, расположена у центрального вокзала. В справочнике под иероглифами с названием компании и кратким рекламным девизом шли имена экспертов по торговле недвижимостью, а затем имена обладателей лицензии на профессиональную деятельность. После Дзиро Кураты, главы компании, следующим стояло имя Ясуси Кураты.

После развода с Кёко прошло четыре года. Ясуси Курата женился во второй раз, и теперь он отец девочки, которой сейчас уже два года и четыре месяца.

Когда Хомма попробовал обратиться к родителям Ясуси, то есть туда, где он был прописан до того, как второй раз женился, к телефону подошла его мать. Только Хомма упомянул имя Кёко Синдзё, она сразу же замолчала.

Молчание было настолько долгим, что вполне можно было досчитать до десяти. Всё это время Хомма не задавал никаких вопросов. Дело могло кончиться тем, что она просто положила бы трубку. Но это не страшно, можно ведь ещё раз позвонить. Кто знает, а вдруг продолжительное молчание свидетельствует о том, как много для семьи Курата значило и продолжает значить имя Кёко?

Наконец женщина приглушённым голосом произнесла:

— Вы хотите что-то спросить у сына про Кёко-сан?

— Необходимо срочно выяснить, где она находится в настоящее время. Могут пригодиться любые, даже самые незначительные детали. Возможно, ваш сын знает что-нибудь о её друзьях. Мне бы очень хотелось с ним поговорить, — пояснил Хомма, рассказав вкратце о близких отношениях Кёко Синдзё с его родственником, Курисакой. — Я, конечно, понимаю, что просьба моя не из приятных, — добавил он.

— Что уж теперь неприятного. — Неожиданно для Хоммы, женщина ответила совершенно спокойно. Немного помолчав, она продолжила: — Кёко была несчастливой невестой, — как будто сама перед собой оправдывалась.

— Вы могли бы сообщить о моей просьбе вашему сыну?

Снова молчание. Через некоторое время женщина наконец откликнулась:

— Мы понимаем, что обошлись с Кёко нехорошо. Я от всей души сожалею об этом. Но если вы хотите узнать, где она теперь, то вряд ли мы сможем вам помочь. Мы сами сейчас ничего о ней не знаем. Так что, пожалуйста, не надо ничего спрашивать у сына. Вы лишь разбередите старую рану.

Всё это она выдала на одном дыхании, торопясь, чтобы собеседник не успел что-либо возразить.

— Алло… — начал было Хомма, но трубку уже повесили.