Горькая истина. Записки и очерки

Жеребков смещен не был, и состав служащих Управления не был изменен. Была произведена перепись всех русских эмигрантов, а также составлены списки русских евреев. Вследствие присущего русским императорским офицерам чувства чести эти списки не были переданы в Гестапо. При сдаче немцами Парижа многие служащие Управления эвакуировались в Германию. Немало оставшихся в Париже, а также и офицеров, ездивших на Восточный фронт, были арестованы по доносам советских патриотов, судимы и приговорены французскими судами к различным срокам тюремного заключения[210]. Некоторым удалось попасть в Испанию или за океан…

С совершенным уважением…

(Автор письма редакции хорошо известен)

«Часовой» (Брюссель), август — сентябрь 1973, № 566–567, с. 26–27

1. Н. В. Пятницкий, редактор «Парижского вестника». 2. В. К. Абданк-Косовский. 3. В. К. Данич. 4. Н. У. Самсон. 5. Л. Н. Кутуков. 6. Генерал В. И. Фарафонов. 7. Полковник С. Н. Краснов. 8. Ю. С. Жеребков (Начальник Управления делами русской эмиграции во Франции). 9. К. К. Случевский. 10. Полковник В. С. Стракач. 11. С. А. Гартинг (секретарша Ю. С. Жеребкова). 12. Ю. Н. Руднева (секретарша В. К. Данич). 13. М. А. Даниель-Бек. [Париж, редакция журнала «Парижский вестник»]. Весна 1944 г.

Две ночи (Пасхальный рассказ)

Страстная суббота. На койке одиночной камеры лежит русский заключенный. В который раз передумывает он свою веселую думу… Да, преступления его действительно велики: в молодости своей он с оружием в руках боролся с интернациональными захватчиками России, потом, в течение долгих лет изгнания, готовился к возможности возобновить борьбу всё с тем же зловещим врагом, а когда она, наконец, вновь началась, он, рыцарь бедный, поспешил принять в ней деятельное участие.

Приближается полночь. В канун величайшего этого праздника Православной Церкви, русского народа и русском земли, быстро сменяемыми видениями проносятся перед его духовным взором наиболее яркие картины давно прошедшего беззаботного детства, восторженного юношества, первых самостоятельных шагов взрослого человека, эпических событий Первой мировой войны и борьбы за Россию с охватившим ее тогда каиновым мраком, навеянным никому дотоле неведомыми бесами. Задумчиво и пристально смотрит он на тусклую электрическую лампочку, желтым светом освещающую его камеру, или наблюдает, как на серых бетонных стенах тюрьмы медленно накапливается очередная капелька холодной воды и внезапно быстро скатывается вниз…

В его усталых глазах желтый огонек стал как-то вдруг мигать, прыгать, как пламя свечи, потом что-то уж очень разгораться, коптить и плавить слишком много воска, который стал стекать мутными горячими струйками… «Надо подрезать фитильки!» — проносится в его мозгу. И вот он, мальчик Коля, прислуживающий в алтаре, берет ножницы, подходит к престольным бронзовым пятисвечникам и привычной рукой подравнивает фитили разгоревшихся свечей. А через открытые Царские врата своей училищной, ярко освещенной домовой церкви он замечает необычайное количество молящихся — идет заутреня. Только что закончился крестный ход, прошедший по коридорам столь ему знакомого училищного здания мимо закрытых дверей пустых и темных классов. Воспитанники водворяют на места хоругви, запрестольный крест, артос и иконы. Храм наполнен семьями и знакомыми учащихся.

Впереди милейший старенький директор, тайный советник, носящий дерзкое прозвище «Песок», а рядом с ним грузный инспектор, гроза учеников «Налим», получивший, несмотря на свою комплекцию, эту кличку за свою способность неожиданной появляться там, где его менее всего, казалось бы, могли ожидать шалуны. Важно стояли, держа в руках зажженные свечи, сановники Империи в золотом расшитых мундирах, при белых панталонах, с орденскими лентами через плечо; заслуженные генералы в парадной форме с боевыми орденами на груди, их супруги в нарядных туалетах со сверкающими драгоценностями. Коля с любопытством узнает недавних своих старших однокашников, носящих формы кавалерийских, артиллерийских и пехотных училищ, молодых корнетов и подпоручиков, а также студентов, путейцев, технологов и универсантов. Он видит сестер своих товарищей, совсем молоденьких барышень, в белых кисейных платьях, институток, гимназисток, их знакомые черты, таинственно освещенные мерцающим пламенем свечи, и он предвкушает смущение их девичьих лиц, когда, после окончания заутрени подойдет к ним христосоваться.

Церковный хор, усиленный бывшими учениками-певчими, ликующе исполняет пасхальные песнопения — звенят дисканты малышей, заливаются тенора, грохочут октавы юнкеров, подпоручиков и студентов… Знакомое лицо священника-законоучителя, их любимого «батюшки», восторженно сияет.