Горькая кровь

В это мгновение было только мерцающее тепло и что-то еще, и на секунду она подумала, но… Но потом Мирнин отодвинул лицо и отпустил ее руку. Там, где его пальцы касались её, кожа казалась ледяной.

— Нет, — сказал он. — Ужасно несправедливо говорить такие вещи, когда ты знаешь, что мы, вероятно, разговариваем в последний раз, и мы оба знаем, что ты не имеешь ввиду то, что говоришь. Это чистой воды эгоизм, из-за которого ты хочешь держать меня здесь, — его тон был более твердым, чем она привыкла слышать, а лицо оставалось мертвенно-бледным.

Она почувствовала неожиданный всплеск гнева.

— Не ты ли обвинял меня в том, что я недостаточно эгоистична?

— Не играй в словесные игры со мной. Я был мастером в этом деле еще до того, как появилась твоя страна.

— Ты не можешь просто уйти! Где ты…

— Блейк, — сказал он, прервав её. — Для начала. Мы с Морли не ладим, но он и пугающая женщина-библиотекарь создали небольшую пристройку вблизи города, где вампирам рады. Там я буду, пока не соберу ресурсы, чтобы обосноваться в другом, более благоприятном месте. Ты добилась бы большего успеха, если бы думала о себе. Без меня, способного помочь защитить тебя, ты, вероятно, в конечном итоге умрешь, Клэр. Я сожалею об этом. Ты была наименее бесполезным учеником из всех, которые у меня были.

— Это всё? Это всё, что ты собирался сказать? Я наименее бесполезная?

Это вырвалось из него разъяренным, низким голосом:

— Да, конечно, это все, что я собирался сказать, потому что нет никакого смысла в этом, нет вообще никакого смысла рассказывать тебе, что я одинок, и это длится так долго, что я могу обсуждать книги и теории, науку и метафоры, алхимию и философию лишь от отчаянного одиночества, Клэр. Даже для тех, кто убивал, чтобы выжить, есть места, где жизнь — где существование — просто кажется… никчемной, без какой-нибудь глубокой связи. Ты понимаешь?

Она действительно испугалась, но сделала глоток воздуха и сказала:

— Ты говорил, что заботишься обо мне.

Мирнин замер, уставившись на нее. Он на самом деле удивился, подумала она; когда у него был такой свет в глазах, становилось возможным посмотреть сквозь его сумасшедшее поведение и хаос одежды и просто признать его… красивым. Тоска в его лице захватывала дух.

Но он сказал, понизив голос:

— Не так, как ты это поняла. То, что меня восхищает в тебе, это… интеллектуальное. Духовное.

Она по-настоящему рассмеялась.

— Ты любишь меня за мой ум.

Он вздохнул.

— Да. В этом смысле.

— Тогда останься.

— И смотреть, как ты разрываешься между Амелией, Оливером и этим городом? Будучи беспомощной, чтобы остановить это? — он покачал головой. — Я лучше уйду.

— Нет, — сказала она и схватила его за рукав. Старая ткань его куртки была странной текстуры — ткань, которая пережила сто или более лет с момента производства. Он мог увернуться от нее, конечно, но не сделал этого. Он просто ждал. — Ты не можешь уйти! Ты боролся с драугами, чтобы спасти город.

— Я не буду драться с Амелией, и чем дольше Оливер властвует над ней, тем опаснее она становится для всех нас. Так что же ты предлагаешь мне делать? Они придут за мной рано или поздно, я всегда был бельмом на глазу Оливера, и он захочет устранить меня в скором времени. Если мне повезет, со мной он сделает это раньше, чем с тобой и твоими друзьями, избавив меня тем самым от бремени ответственности за это.

— Амелия не позволит ему причинить тебе боль.

— Неужели? — лицо Мирнина стало жестким, и казалось, что он вспомнил что-то очень неприятное. — У Оливера есть талант к убеждению. Он умеет это так же, как дышать при жизни. Этот мужчина совершал зверства со своими легендарными легионами при том, что они были простыми смертными, действующими от его имени. Вампиры могут быть гораздо более жестокими. Лишь позволив достаточному количеству из нас потерять свои инстинкты, будет своего рода лихорадка. Безумие, которое охватит нас, и мы не будем заботиться об обещаниях хорошего поведения или даже о собственном выживании. Я видел, как это случалось с целыми городами вампиров. Они просто… ломались, — он щелкнул пальцами перед ее лицом резким, сухим движением, со звуком, напоминающим ломающиеся кости. — Я не хочу увидеть это снова. И конечно же, я не хочу быть частью этого.

— Заставь ее выслушать тебя. Ты один из ее старейших друзей!

— Друзья не имеют большого значения, когда их пересекают любовники, — сказал он. — Ты достаточно взрослая, чтобы знать это. И это то, почему я не могу… — он покачал головой. — Почему я не могу остаться.

Внезапно она почувствовала, что ее душат слезы. Он шагнул вперед и взял обе ее руки в свои холодные. На мгновение она подумала, что он собирается поцеловать ее, и в этот момент запаниковала из-за того, что не была уверена, что нужно остановить его, что она хотела остановить его… Но потом он просто прислонился свои лбом к ее и стоял так.

— Тише, — сказал он, и в его голосе было так много сладости. — Я не хочу, чтобы ты плакала. Я не стою того, чтобы плакать.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.