Горькая сладость

— Я подумала, что поскольку ты зимой не работаешь, то смог бы позаботиться о нем. Даже если я снова начну работать, мы могли бы обойтись без няни по крайней мере полгода.

Она провела рукой по его джинсам и просунула ладонь в их тесную теплоту. Он не двигался, молча вцепившись руками в края мойки.

— Эрик? — прошептала она, нежно сжимая ладонь.

Он резко развернулся и прижал ее к раковине. Вода из крана замочила со спины ее шелковое платье. Его судорожные объятья выдавали отчаянье. И Нэнси поняла, в каком он смятении. Она знала, что с ним — у него нечистая совесть.

Он был груб. Не давая ей ни малейшей возможности сопротивляться, Эрик судорожно сорвал с нее одежду от пояса и ниже, словно боялся, что она — нет, он сам — вот-вот передумает. В углу гостиной стоял диванчик. Эрик швырнул Нэнси на него, не позволив предпринять меры предосторожности, и резко приказал не сопротивляться. Без поцелуев и нежности они совокупились, только так это и можно было назвать.

Когда все кончилось, Нэнси была в бешенстве.

— Отпусти меня! — сказала она.

Они молча разошлись по разным концам дома, чтобы привести себя в порядок.

В полутьме спальни Нэнси застыла перед комодом, тупо уставясь на круглую ручку одного из ящиков. Если я забеременею, о, прости меня, Боже, я убью его!

Чуть позже, вернувшись на кухню Эрик застыл на несколько минут в такой же прострации. Потом вздохнул и взялся за посуду, но все валилось из рук. Он вернулся в гостиную, сел на край стула и, упершись локтями в колени, задумался о своей жизни. Что он пытался доказать, насилуя Нэнси? Было стыдно. Он чувствовал себя извращенцем. Неужто он и вправду хочет от нее ребенка? Может, прямо сейчас войти к ней в спальню и сказать: «Я хочу развода»? А в ответ услышать: «О'кей!..» И сразу, не теряя ни секунды, броситься к своей Мэгги...

Нет. Это исключено. Потому что виноват он, а не жена.

В доме стояла такая тишина, что он слышал, как капает вода из неплотно прикрытого крана на кухне. Он сидел угрюмо и неподвижно, пока взгляд его не наткнулся на разбросанные подушки того самого диванчика, на который он так грубо швырнул Нэнси.

Превозмогая себя, он поднялся, поправил диван и, тяжело ступая, стал подниматься наверх. В дверях спальни он остановился и заглянул в темную глубину комнаты. Нэнси сидела в ногах кровати около сумки с одеждой, которую он сюда принес. Рядом, на полу, стоял ее чемодан. И он подумал, что не стал бы ее винить, если бы она сейчас собрала вещи и ушла из дома.

Эрик помялся в дверях и подошел к жене.

— Прости меня, Нэнси, — сказал он.

Она не двинулась, как будто и не слышала его. Он опустил ладонь на ее голову.

— Мне жаль, что так вышло, — прошептал он.

Продолжая сидеть, она отвернулась и крепко обхватила себя руками.

— Тебе есть о чем сожалеть.

Он снял ладонь с ее головы, и рука тяжелой плетью повисла вдоль тела. Он ждал. Она молчала. Он подыскивал нужные слова, но чувствовал себя пустым сосудом, в котором для нее не осталось ни капли. Постояв еще немного, он вышел из комнаты и уединился внизу.

В понедельник днем он отправился излить душу Майку.

Круглая, как дирижабль, искрящаяся счастьем Барб открыла ему дверь. Но, увидев его угрюмую мину, быстро сказала:

— Он внизу, в гараже. Меняет масло в грузовике.

Майк в промасленной спецовке лежал в яме под пикапом.

— Привет, Майк, — сказал Эрик безрадостно и прикрыл дверь.

— А, это ты, младший братишка!

— Я.

— Подожди минутку, я только солью масло.

Последовало кряхтение, металлический скрежет, а затем плеск струи масла, стекающего в канистру. Вместе со стуком упавших на цементный пол пассатижей появилась голова Майка в красной кепке с развернутым назад козырьком.

— Выбрался побродяжить?

— Угадал. — Эрик натянуто улыбнулся.

— А вид у тебя как у отхлестанного спаниеля, — сообщил Майк, выбрался из ямы и стал вытирать руки тряпкой.

— Мне надо с тобой поговорить.

— Ого! Значит дело серьезное.

— Да, непростое.

— Тогда подожди, я подложу дровишек в печь.

Похожая на бочонок печурка стояла в углу и излучала тепло. Майк приоткрыл скрипящую дверцу топки, сунул в нее пару тополиных поленьев, вернулся к Эрику и перевернул вверх дном зеленое пластиковое ведро.

— Присаживайся, — пригласил он и сел на трал, откинувшись и вытянув ноги. — И рассказывай хоть целый день, я никуда не спешу. Валяй.

Эрик сидел с окаменевшим лицом, уставившись на верстак. Он не знал, с чего начать разговор. Наконец его озабоченный взгляд встретился с глазами Майка.

— Помнишь, как нас наказывал отец, когда мы были малышами, как стегал по заднице?

— Угу... «Надери их как следует».

— Мне бы хотелось, чтобы он выдрал меня сейчас.

— И что же такого ты натворил, чтобы мечтать об этом?

Эрик тяжело перевел дыхание и честно признался:

— Я завязал роман с Мэгги Пиерсон.

Майк высоко поднял брови, отчего его уши, казалось, теснее прижались к голове. Он помолчал, повернул козырек своей кепки вперед и наконец заговорил:

— Та-ак, теперь я понимаю, почему ты вспомнил старика отца, но мне кажется, что трепка тут мало поможет.