Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Есть поэзия «слияния с природой», погружения в ее краски и линии, это — поэзия пассивного подчинения данному зрением и умозрением. Она приятна, умиротворяет, и только в этом ее сомнительная ценность. Она — для покорных зрителей жизни, которые живут в стороне от нее, где-то на берегах потока истории.

Но есть поэзия преодоления сил природы силою воли человека, поэзия обогащения жизни разумом и воображением, она величественна и трагична, она возбуждает волю к деянию, это — поэзия борьбы против мертвой, окаменевшей действительности, для создателей новых форм социальной жизни, новых идей [ГОРЬКИЙ (VII)].

Пафос горьковского природоборчества вполне разделялся большевиками. Например, Иван Скворцов-Степанов — старый большевик, видный идеолог марксизма-ленинизма и активный сторонник Сталина

писал в 1926 году в учебнике «Исторический материализм и современное естествознание»: «Нельзя будет не признать процессы природы грубыми, варварскими, истребительными, расточительными… Где же здесь хотя бы намек на пресловутые „предустановление“, „гармонию“ и „целесообразность“? Слепое действие слепых процессов слепой природы! Бесконечно разумнее, целесообразнее, экономнее действует человек, когда он творчески… вторгается в процессы природы и начинает их контролировать, регулировать, направлять» [АГУРСКИЙ. С. 55].

Итак, по Горькому, природа изначально враждебна человеку и реальный пример этому — простой народ. «Народники» — шестидесятники, семидесятники да и ранние восьмидесятники ХIХ в. шли в народ, к корням собственной экзистенции, где, по мнению всех мыслящих русских людей этого столетия, было закопано «золотое яйцо» истинной правды. Но для Горького, хотя он и имел имидж «человек из народа», понятия «русский народ-богоносец» не существовало. Такой «народ» еще только предстояло создать, преобразовав «хаос тревожной, безрадостной жизни» в сообщество трудящихся-созидателей, связанное узами солидарности. В повести «Мои университеты» Горький пишет:

Когда говорили о народе, я с изумлением и недоверием к себе чувствовал, что на эту тему не могу думать так, как думают эти люди. Для них народ являлся воплощением мудрости, духовной красоты и добросердечия, существом почти богоподобным, вместилищем начал прекрасного, справедливого, величественного. Я не знал такого народа. Я видел плотников, грузчиков, каменщиков, знал Якова, Осипа, Григория, а тут говорили именно о единосущном народе и ставили себя куда-то ниже его, в зависимость от его воли.

Вот несколько жестких примеров горьковской оценки материала для грядущих великих социальных преобразований — русского народа, выбранных «Несвоевременных мыслей»: