В машине Вася без умолку трещала, рассказывая, как позорно она проиграла два поединка и как блистательно выиграла третий, о том, как конфликтовала с ужасно вредной девчонкой, с которой делила комнату, и о том, какой симпатичный парень из команды Красноярска к ней подкатывался и как гордо она его «отбекарила», а попросту говоря – отшила.
– Может, зря отшила-то? – насмешливо спросил Дзюба. – А вдруг это твоя судьба? Смотри, пробросаешься.
– Да ну тебя, – отмахнулась девочка. – Мне рано еще.
– Чего ж рано-то? Четырнадцать лет – самое время начинать развивать ментальность невесты, а то потом в девках засидишься, – продолжал поддевать ее Роман.
– Не пугай, – пренебрежительно проговорила Василиса тоном умудренной жизнью женщины, и Дуня невольно прыснула. – Это в старорежимное время страшно было в девках засидеться, а теперь замуж выходить – голимый низачет. Теперь у всех свободные отношения или, в крайнем случае, гражданские браки. И вообще, иметь постоянного мужчину – полный отстой. Надо карьеру делать и деньги зарабатывать, чтобы от мужчин не зависеть. Вот вы же не женитесь и отлично живете, а меня зачем-то науськиваете.
– Пусть твой папа сначала женится, – давясь смехом, ответил Дзюба. – Он старше меня по возрасту и по званию, а младшим поперек батьки в пекло лезть не положено.
Василиса хитро прищурилась.
– Значит, по-твоему, семейная жизнь это пекло? Тогда я тем более туда не полезу.
– А тебе палец в рот не клади, – весело заметила Дуня. – По локоть всю руку оттяпаешь.
– По плечо, – с важным видом поправила ее девочка. – Да, я такая. Поэтому папа мне Степку доверяет, знает, что я ни себя, ни его в обиду не дам. За брата глотку порву любому.
Слова были совсем детскими, но прозвучали очень уверенно, не по-девичьи, даже как-то мужественно. Дуня обернулась и внимательно посмотрела на Васю, устроившуюся на заднем сиденье. Хорошая девочка выросла у Антона, сильная, стойкая, настоящий боец. Интересно, это спорт сделал ее такой или от природы было заложено? Антон ведь тоже боец, столько горя пережил и не сломался, не запил, не опустил руки. После гибели жены растил двоих детей… Если бы на пути Василисы встретился такой вот Денис, разговор был бы коротким, даже края подшивать не пришлось бы. Аккуратный и точный взмах раскаленной на огне бритвой – и получается ровненькая оплавленная кромка.
Когда машина остановилась возле дома Сташисов, Роман вышел, чтобы довести девочку до самой квартиры. Дуня осталась одна и вдруг поняла, что объясниться с Ромкой – не самое трудное и не самое страшное. Самое страшное начинается сейчас: ожидание его ответа. До появления Васи времени едва хватило на то, чтобы сказать всё, что собиралась, потом они были втроем и разговаривали на отвлеченные темы. И вот сейчас Ромка вернется и… Спросит, куда ее отвезти. Или не спросит, просто повезет туда, где она живет с родителями. Что бы он ни сделал, что бы ни сказал – все окажется ответом. Нужно только правильно его услышать. И не умереть от отчаяния и стыда, если ответ окажется отрицательным.
Она не заметила, как сжалась в комочек, ссутулившись и обхватив себя руками, и закрыла глаза. Щелкнула водительская дверь, в нагретый салон потянуло сырым холодным воздухом. Ромка вернулся. Ну вот, сейчас Дуня услышит свой приговор.
– Ты чего съежилась? Замерзла? Сделать обогрев посильнее?
Она медленно открыла глаза, выпрямила спину. Поправила ремень безопасности, больно врезавшийся в плечо.
– Ром, мне очень страшно.
Он невозмутимо завел двигатель и отъехал от тротуара.
– Я с самого начала сказал тебе: не бойся. Ничего не бойся. Если я тебя дождался – то я тебя дождался, и мы едем ко мне. Если не дождался, то отвезу тебя домой и буду ждать дальше. Вот и всё. Что тут страшного?
А ведь и в самом деле: что тут страшного? Почему-то, когда Ромка рядом, все проблемы кажутся вполне разрешимыми, а страхи стремительно уменьшаются в размерах.
– Ты живешь все там же или переехал? – спросила Дуня.
– Там же. Когда кого-то ждешь, лучше не менять дислокацию, чтобы тебя могли найти.
– Можно я не поеду домой? – робко выдавила она, чувствуя, что сейчас опять заплачет.
Он ничего не ответил, только улыбнулся.