Горький квест. Том 2

– Бред! – убежденно отрезал Назар. – Любой нормальный молодой человек женится на ком угодно при таких раскладах, хоть на кривой, хоть на горбатой, лишь бы анкета была подходящей.

Я был полностью согласен с Назаром, ведь наличие «Записок молодого учителя» совершенно однозначно свидетельствовало о том, что Владимир о карьере в МИДе не мечтал ни одного дня. Он хотел быть учителем литературы, но не посмел пойти против воли родителей.

– Думаю, твой многоюродный племянник специально не женился, чтобы родители не кинулись пристраивать его в загранку, – предположил мой друг.

В этом, как мне казалось, был резон. Какая-то личная жизнь у Владимира наверняка была, но он тщательно скрывал ее от родителей, главным образом – от матери, чрезмерно активной и любопытной. Зина, хитрая и лживая, помешанная на идее отправить детей на работу за границу, не погнушалась бы ничем, лишь бы поскорее женить сына хоть на ком-нибудь более или менее подходящем. Но если личной жизни и в самом деле не было, то этому тоже должна быть причина. Какая? И не в той ли загадочной Алле, непонятно куда исчезнувшей с горизонта, эта причина кроется?

Следующим вопросом, не дававшим мне покоя, было неожиданно благосклонное отношение родителей к тому, что Ульяна не захотела становиться переводчицей и перевелась в Текстильный институт. Об этом я уже говорил ранее, так что повторяться не стану. Почему дочери позволили то, чего не позволили сыну? Зинаида, как обычно, ограничилась лозунгами о свободе выбора и о том, что нельзя губить талант:

«Ульяна старательно учится, она девочка ответственная, и если взялась за что-то – обязательно доводит до конца, но мы с мужем видели, что она тянется к рисованию и тоскует без своих альбомов. Мы с ней поговорили по душам, и Ульяна призналась, что профессия переводчика нравится ей намного меньше, чем раньше, когда она еще училась в школе, а рисование – ее истинное призвание. Я посоветовалась с мужем, и мы решили предоставить дочери свободу выбора. Она захотела учиться в Текстильном институте».

Ульяна поступила в Институт иностранных языков в 1975 году, а с 1977 года училась уже в Текстильном. О переводе в другой институт Зинаида кратко написала в отчете за июль – сентябрь 1977 года, а в записках за следующие три месяца вдруг ударилась в подробности, которые почему-то решила опустить ранее. Подробности эти касались того, как проявлялся в предыдущие периоды интерес дочери к дизайну тканей и моделированию одежды. Например, в январе 1978 года Зинаида решила отчего-то припомнить, как они всей семьей в марте 1977-го (!) смотрели Чемпионат мира по фигурному катанию и как Ульяна комментировала костюмы наших победителей – Родниной, Зайцева, Моисеевой и Миненкова – и какие интересные идеи по усовершенствованию этих костюмов высказывала. «Мы с мужем, – писала Зинаида, – тогда спросили у дочери, не поторопилась ли она с выбором профессии, ведь у нее явные способности в области моделирования, но Ульяна уверила нас, что иностранные языки ей очень нравятся и она с удовольствием будет ими заниматься».

Не обошла моя родственница вниманием и Московский Международный кинофестиваль, прошедший в июле: они ходили и на конкурсные, и на внеконкурсные просмотры, и Ульяна очень внимательно рассматривала одежду иностранных гостей, а дома делала зарисовки и показывала матери со словами: «Мы с тобой сегодня видели вот эту модель платья, а посмотри, насколько лучше она выглядела бы в ткани вот такого цвета или вот с таким рисунком». Одним словом, Зинаида пыжилась и тужилась, чтобы всему миру (но главным образом своим цензорам) доказать, что дизайн текстиля – истинное призвание ее дочери, которое родители замечали давно и готовы были дать дорогу молодому таланту.

Всё это было откровенной ложью от первого до последнего слова. Всё, кроме самого факта перевода из одного института в другой. Но почему? Что произошло?

– Смотри, – соглашался со мной Назар, – твоя Зина решила задним числом подкрепить ситуацию. А что ей мешало все эти подробности рассказать тогда, когда они имели место? Фигурное катание – март, в начале апреля – отчет, и ни слова об этом, с кинофестивалем такая же картина: в отчете за июль – сентябрь ничего не написано, хотя речь шла в том тексте как раз о переводе в Текстильный институт, здесь рассказу про кинофестиваль было бы самое место, но – нет, зато в январе Зинаида вдруг спохватилась. Знаю я эти фокусы. Вместо того чтобы в деталях рассказывать о том, как в Ульяне зреет понимание, что она ошиблась с выбором профессии, Зинаида о чем пишет? Да о чем угодно, только не о том, что действительно важно для исследования. В ее записках, если по уму, должны быть бесконечные упоминания о сыне и дочери, «Ульяна, Володя, Ульяночка, Володенька», а у нее что? Одни сплошные Орловы, Подрабинеки да Снежневский с Морозовым. Она вообще кто, сестрица твоя? Великий психиатр? Или исполкомовский работник, отвечающий за снабжение города промтоварами? С чего ее на психиатрию-то потянуло? Больше покрасоваться не на чем?