– Да там все терпят, так или иначе, – добавил Сергей. – И Софья терпит мужа, сцепив зубы. Помните, как она рассказывает про карточные игры Ивана, про бесчисленных любовниц, про то, что он развратил старшего сына, приучив его к безделью, игре и пьянству, про то, что Иван, будучи пьяным, уронил маленькую Любу и она осталась горбатой… А потом спрашивает: «А почему я не умела помешать этому? Как я могла допустить?»
Мне показалось, что при этих словах голос у Сергея не то дрогнул, не то зазвенел.
Марина снова говорила о своем. В этот раз ее внимание привлекла Надежда, старшая дочь Коломийцева, та самая, которая подбила своего муженька Леща на, как выразился бородатый Тимур, «развод лоха». Марину зацепили две реплики Надежды, одна – о том, что, имея красивое тело, скучать не приходится, вторая же о том, что муж – все равно кто – нужен только для того, чтобы иметь любовников. То же самое Горький устами Харитонова говорил и в «Старике», и это дало Марине возможность развернуть слабо и неумело аргументированную, но весьма пламенную речь, суть которой вкратце сводилась к следующему: мужчины часто плохо думают о женщинах, но женщины в этом сами виноваты.
Артем подробно остановился на горбунье Любе и на ее монологе «Мы лежим на дороге людей, как обломки какого-то старого, тяжелого здания, может быть – тюрьмы…» Ну, разумеется, разве он мог пройти мимо еще одного любимого образа и слова! Скука, тоска, теперь вот и разруха с обломками обрисовалась.
Наташа тоже много говорила о Любе, но сильнее всего ее задели слова, сказанные вовсе не Любой, а ее младшим братом Петром, когда он объясняет матери, почему больше не пойдет к человеку, которого любил, уважал и считал очень умным: «Там – строго! Там от человека требуют такую массу разных вещей: понимания жизни, уважения к людям и прочее, а я… как пустой чемодан. Меня по ошибке взяли в дорогу, забыв наполнить необходимыми для путешествия вещами…»
– Наверное, я не права, но мне почему-то показалось, – она робко подняла на меня свои огромные синие глаза, – что это сказано обо мне и вообще обо всех нас. Мы все как пустые чемоданы, нас забыли наполнить необходимым для жизни.
– Э, Наталья, я ведь и обидеться могу, – сердито возразил Тимур. – Я не чувствую себя чемоданом, ни пустым, ни набитым. Ты, пожалуйста, не обобщай.
– Да уж, подруга, это ты хватила через край, – согласился Артем. – Такие слова точно не про меня.
Неожиданно Наташу поддержала Евдокия:
– Не будьте так уверены в себе. Мы никогда на самом деле не знаем, что у нас внутри и какое оно. Нам только кажется, что у нас есть и силы, и ум, и понимание жизни, и уважение к другим людям, а когда все это вдруг понадобится, выясняется, что ничего нет. Открываешь чемодан, а там – пусто, одна цветная обертка от жвачки болтается.
– Или не пусто, но лежит что-то совсем другое, о чем ты даже и не подозревал, – добавил Сергей. – Такое… неожиданное.
По тому, как вспыхнуло лицо Марины, я догадался, что она согласна с Сергеем. Видимо, девушка тоже открыла в себе что-то новое, чего она никак не ожидала.
С четвертого этажа на второй Дуня слетела как на крыльях. Впервые за долгие месяцы она почувствовала нечто, отдаленно похожее на прилив энергии.
– Ириша, у нас завтра свободный день! – радостно возвестила она.
– Совсем-совсем свободный?
– Не совсем, задали две пьесы прочитать, но зато занятий не будет. Как ты думаешь, вы с Гримо сможете две пьесы сыграть за один день?
– Да легко! А какие?
– «Васса Железнова». И еще одна, тоже «Васса Железнова», но в другой редакции.
– Ого! Должно получиться интересно. Виссариону уже сказали?
– Не знаю. Наверное, Сережа скажет.