Горький квест. Том 3

– Лягушка, – мгновенно отреагировал Артем. – Она, как известно, холоднокровная, а поскольку много времени находится в воде, то стопудово чистая. Болото, конечно, это не речная проточная вода, но все равно грязь отмывается. А зачем тебе?

Сергей пожал плечами. Объяснять не хотелось.

– Да так, вспомнил из «Дачников»… Ты на чтение придешь сегодня после ужина? Там Гримо и Ира уже готовятся.

– Обязательно. Кстати, давай зайдем ко мне, стулья возьмем, а то не хватит.

– В прошлый раз хватило.

– Сегодня народу будет больше, Марина сказала, что придет, и вроде даже доктор наш заинтересовался, и Юра говорил, что хотел бы послушать. Так что три стула надо добавить на всякий случай.

– Ладно, не вопрос. Гримо порадуется, он любит публику.

Значит, лягушка… Малоприятно. Но это, увы, правда. Он, Сергей Гребенев, пытался жить лягушкой и не париться. Не получилось. Что ж, будем учиться жить иначе, как все. В грязи по колено.

* * *

В «Записках молодого учителя» по поводу пьесы «Последние» Владимир Лагутин высказался кратко и определенно: «прозорливые зарисовки сегодняшнего дня». Текст был длинным и довольно путаным, Володя перескакивал с одного на другое, то и дело возвращаясь к оборванным ранее мыслям. Больше всего его интересовали вопросы взяток, о которых в пьесе постоянно идет речь («без взяток не работает машина нашей жизни»), а также тематика освобождения от уголовной ответственности в связи с болезнью. Иван Коломийцев, глава семьи, негодует, что человека, осмелившегося стрелять в него, выпускают из тюрьмы, потому что он заболел нервным расстройством: «Убийцам – мирволят, потому что у них, видите ли, слабые нервы! И называют это – конституцией! Как жить, спрашиваю я вас, как жить?» И уже в следующем действии все тот же Иван Коломийцев в разговоре со своим зятем просит его оказать услугу одному знакомому купцу: «У него в тюрьме племянник, за какие-то брошюры, знакомства… Нужно дать этому племяннику свидетельство о болезни, чтобы его выпустили… Я его знаю, славный парень!» После чего следовали пространные рассуждения о двойных стандартах, существующих в советском обществе, и о лицемерной морали, которую проповедуют Лагутины-старшие и все их окружение. Особое внимание внутри этих рассуждений Владимир уделил реплике Якова, родного брата Ивана Коломийцева: «Всё против человека в нашем обществе, вот что я хотел сказать! Невозможно быть самим собой…»

Старший сын Ивана и Софьи Коломийцевых, Александр, которого пристраивают на работу в полицию, ибо его низкие моральные качества востребованы только на этой службе, больше он ни к чему не способен, требует у матери денег на то, чтобы «угостить товарищей, отпраздновать свое вступление в их среду», а когда Софья отказывает и говорит, что денег нет, сын настаивает: «Но вы должны понять, что не могу же я брать взятки с первых дней службы!.. Вы обязаны избавить меня от этой необходимости, а не толкать к ней…» Этот изысканный аргумент побудил автора «Записок» снова вернуться к теме повального взяточничества в России как до революции, так и после нее, а потом углубиться в обсуждение обычая «проставляться» при поступлении на работу, при увольнении, при уходе в отпуск и по возвращении из него, при получении премии, новой должности и по всяким другим поводам, не говоря уж о дне рождения.

Третьим пунктом, на котором остановился Володя, был, как и в случае с пьесой «Старик», шантаж. Однако если в «Старике» ситуации шантажа была посвящена вся пьеса целиком и это оправдывало повышенное внимание Владимира к данной теме, то в «Последних» шантаж выражен всего в одной фразе: «Или ты сознаешься в своей ошибке, или я расскажу о тебе Петру и Вере», – говорит Софья своему мужу. Ошибка, конечно, серьезная: став жертвой нападения, Иван на следствии опознал того, кто стрелял в него. Якобы опознал. На самом деле он не разглядел стрелявшего и не запомнил его, но указал на молодого человека, которого привели для опознания просто потому, что «должен же кто-нибудь быть наказан», и теперь этому человеку грозят суд и каторга. Владимир длинно и не очень логично пытался доказать, что в данном случае угроза для Ивана ничтожна, ведь он не считается с мнением своих детей, не видит в них личностей, достойных уважения, поэтому совершенно не должен бояться, что жена расскажет о его ошибке Петру и Вере, то есть даже не старшим детям, а самым младшим. Разве такой тип, как Иван Коломийцев, станет считаться с младшими детьми, которым далеко до совершеннолетия?