Горький мед

Она поняла, что следующий круг вопросов будет посвящен даче, и решила имени Георгия Ивановича вообще не упоминать, а, сославшись на Ираклия, сказала, что дача эта принадлежит якобы кому-то из его приятелей.

Когда возник вопрос о местонахождении дачи, Светка объяснила, что Ираклий, заранее предвидя подобную ситуацию, это местонахождение от нее всячески скрывал, и поскольку туда они ехали ночью и она спала в машине, а обратно ее везли с завязанными глазами, то она, естественно, ничего не знает.

После такого заявления Малыш возмущенно вскочил с табурета и схватился за пистолет.

— Я те щас память-то подправлю и мозги прочищу! — злобно зашипел он.

Китыч успокаивающим жестом остановил его.

— Тише, тише, Малыш, — сказал он тем тоном, каким обычно говорят с непослушными детьми, — убери свою «пушку», Светлана сама сейчас все вспомнит и расскажет нам. Ну?

— Да я же вам говорю, — повторила она, стараясь не смотреть в сторону нервного Малыша. — Ираклий боялся, что я, не дай Бог, узнаю, где мы находимся, ведь я же могла сбежать и рассказать кому-нибудь.

— Ну хорошо, пусть так, — быстро согласился Китыч. — Просто вспомните, как вы там жили, заходил ли кто из соседей, где находился магазин и, наконец, почему вы действительно не убежали?

Их интересовало все: когда они выехали в Москву, сколько времени находились в пути, какая была машина и где они высадили Светку. Она путано отвечала, изо всех сил стараясь не произнести случайно имени Георгия Ивановича или названия какого-нибудь ближайшего к ним населенного пункта.

Ее мозг сверлила одна неотвязная мысль, представлявшаяся ей в виде огромных весов, на одной чаше которых покоилась безопасность и благополучие Ираклия и Николаши, а на другой — жизнь ее матери, которая попала в эту историю только по случайному факту родства, и Светка переживала мучительные минуты от сознания, что сполна расплачивается за свою влюбчивость и легкомыслие.

Несмотря на то, что ее чувство к Ираклию не просто исчезло, но переродилось в жгучую неприязнь и она уже не понимала, что вообще могло связывать ее с этим человеком, Светка все же не хотела стать причиной его гибели, наведя на его след режиссера. Но, с другой стороны, если вопрос встал так остро и ей действительно приходится выбирать только одну из чаш на этих смертоносных весах, она безусловно предпочтет жизнь и покой матери, даже если при этом все ираклии и николаши провалятся в тартарары.

Она пыталась донести эту простую мысль до Китыча, который, попивая с Малышом чай из хозяйкиных чашек, невозмутимо продолжал свой допрос, стараясь запутать ее, поймать на мелочах, уличить во лжи и в итоге добиться своего. Но добиться он ничего не смог бы, даже лишив ее жизни. Самое ужасное заключалось в том, что она действительно не знала, куда отправились Ираклий с Николашей.

Еще на хуторе, уговаривая ее ехать с ними, Ираклий то говорил о прелестном городке Парма в штате Огайо, то заговаривал о Филадельфии, а то, забывшись, два-три дня спустя, мечтательно глядя в окно, вдруг произносил:

— О Люксембург, Люксембург… Мы будем так счастливы там, дорогая!

Поначалу эта противоречивая география раздражала и сводила ее с ума, но потом, когда она твердо решила, что никуда не поедет, ей стало абсолютно безразлично, в какой стране и в каком городе они сыщут себе приют. Однако убедить в этом подручных режиссера оказалось делом непростым, если не сказать, невозможным. Они отказывались верить ей: Малыш — явно, Китыч же — засыпая неостановимым градом вопросов.

Ушли они только в шестом часу утра, когда за окном было светло, но все жильцы дома, насмотревшись на ночь фильмов про мафию, еще мирно спали, даже не подозревая о том, что реальные, живые представители криминального мира и члены мафиозной группировки всю ночь провели совсем рядом с ними, в одной из квартир на втором этаже.

На прощание Китыч сказал, что для первого знакомства информации достаточно, и добавил:

— Мы все же надеемся, что к следующей нашей встрече вы вспомните остальное, иначе…

Он развел руками, а Малыш опять вытащил свой пистолет с таким длинным стволом, что напоминал игрушечное ружье, и, помахивая им, строго пригрозил:

— И чтобы никому ни слова, врубилась? Ни-ко-му! Чуть что узнаем — с мамашкой твоей разговор короткий.

После их ухода, несмотря на угрозы, она тут же кинулась звонить Ольге, но, поскольку разговор предполагался не телефонный, а она не в состоянии была вынести весь этот кошмар в одиночку, Светка решила сама поехать к подруге.

При мысли о матери, о том, что режиссерские прихвостни могут сделать с ней, если не узнают, где Ираклий, у нее начинали катиться слезы и она горько сожалела, что не знает местонахождение этого проходимца. В конце концов, измученная этими мыслями и долгим напряженным допросом, она задремала прямо в кресле и проспала часа два, пока звонок Шурика не разбудил ее.