Горькую чашу – до дна!

– Он спросил, может быть, вы – его папа и теперь навсегда останетесь с нами. – (Миша продолжал жестикулировать.) – Ведь он думает, что его папа просто уехал далеко от нас. Так я ему сказала.

– И что он должен вернуться?

– Да, и что он должен вернуться.

– Что он теперь говорит?

Она взглянула на меня – в глазах ее опять стояли слезы – и сказала, волнуясь и не замечая бессмысленности своих слов:

– Не слушайте его. Не слушайте!

Она прижала мальчика к себе, и он опять что-то пролаял, на этот раз грустно.

– Хау… хау…

Моторка пересекла Эльбу, свернула в спокойную воду у причалов и втиснулась между другими лодками. Погода в этот субботний день была на редкость приятная, так что на пирсе толпилось много народу и лодки были нарасхват.

– Мы поедем на метро, – сказала Наташа, когда я помог ей вылезти из моторки.

Молодой человек поднял Мишу и поставил на берег. Было половина пятого. Как сиял от радости мальчик в начале поездки и как хмуро глядел на мир теперь. Он не спускал с меня глаз. Я расплатился с лодочником, и тот, к концу поездки часто оглядывавшийся на нас, сказал мне:

– Завидую вам – какой замечательный мальчик.

– Я же вам сказал, он глухонемой.

– Ну и что? – возразил он. – Я тоже женат. Наш ребенок родился мертвым. А Мария не может больше рожать. Вы знаете, почему Бог допускает такое?

– Нет, – честно признался я. – Не знаю. Лодочник пожал руки Мише и его маме, а в моторке уже рассаживались новые пассажиры.

– Приходите еще покататься.

– Обязательно, – откликнулся я.

– Но не к кому-нибудь, а ко мне.

– Конечно, – сказала Наташа.

– Если меня нет на месте, я сижу вон в той пивной. Меня зовут Хюльвер. Ян Хюльвер.

– Да, господин Хюльвер.

– Мне очень хочется еще повидаться с мальчиком. Как зовут вашего сына?

– Миша, – ответил я.

Лодочник сказал:

– До свидания, Миша.

И по-воскресному празднично одетый малыш ответил ему чинным поклоном. Я поднялся с ним и Наташей на улицу, а там уже и я пожал мальчику руку. Он опять поклонился и что-то сказал пальцами. Наташа перевела:

– Можно ему вас поцеловать?

Я наклонился, и его безгласные влажные губы коснулись моей щеки. Тогда и я поцеловал его в щечку. В этот момент его ручки крепко обняли меня за шею, но Наташа тут же высвободила меня из его объятий, сказав:

– Нам пора. Кивните ему, пожалуйста. Он спросил, скоро ли мы снова увидимся.

Я кивнул, он сразу просиял и сложил указательный и большой пальцы колечком.

– Это значит: до свидания, – пояснила Наташа. Я тоже сделал пальцами такое же колечко.

– Можете на меня положиться.

– Наташа…

– Нет. – Она покачала головой. – Я больше не могу. – И быстро зашагала прочь, уводя Мишу. Я даже не успел на прощанье пожать ей руку. Мать и сын направились к метро, люди все больше заслоняли их от меня. Но Миша то и дело оборачивался и все время показывал поднятой рукой колечко из пальцев, я тоже. До свиданья. До свиданья. До свиданья.

Никогда я его не увижу, подумал я, когда он вместе с Наташей начал спускаться в метро и исчез из виду. Ни его, ни Наташу. Разве что случайно. И разве только для того, чтобы поздороваться при встрече. С остальным покончено. Тут я заметил, что рука моя все еще поднята, а пальцы сложены колечком.

Меня то и дело толкали, я мешал людям пройти. Поэтому я поднял с тротуара черную сумку, стоявшую у ног, и пошел к машине, припаркованной в ближайшем переулке. Здесь было по-воскресному тихо. Солнце мирно освещало улочку старинных фахверковых домиков. У дверей своего дома молча сидели рядышком престарелые супруги, а я сидел в машине и пил.

Пил долго, потому что боялся ехать домой, боялся отеля, боялся увидеться с Шерли и Джоан. Боялся самого себя и собственной жизни.

16

– Хенесси? Его нет. Сегодня во второй половине дня его здесь не было.

Привратник у входа в киностудию «Альгамбра» покачал головой. Из порта я поехал прямиком на студию, потому что, напившись, не мог думать ни о чем, кроме как о Шерли и телефонном звонке во время обеда. Я был сильно пьян, но держался так, как привык в последние годы, и привратник ничего не заметил.

– А я знаю, что он тут был.

– Да нет же. Уехал в час вместе со всеми. И что ему тут делать в субботу, да еще после обеда?

– Он должен был взять образцы в монтажной и доставить их в аэропорт.

– Наверняка захватил их, когда уехал в обед.

– Но кто-то нечаянно унес ключ от монтажной, так что он не мог туда войти.

Весь этот разговор происходил перед дверью в каморку привратника. Внутри сидел дежурный пожарник и пил пиво. Тут он вдруг подал голос:

– И все вранье.

– Что – вранье?

– Что кто-то там нечаянно унес ключ.

– А вы почем знаете?

– Все ключи всегда сдают нам. Я дежурю с одиннадцати. И сразу заметил бы, что одного ключа не хватает. Какой номер у вашей монтажной?

– Триста семьдесят восемь.

– Сходим вместе, раз вы так интересуетесь. О да, я очень даже интересовался.

Я пошел с пожарником в его дежурку, где висела огромная доска с сотнями ключей – каждый на отдельном крючке с номером.

– Ну, убедитесь, – сказал пожарник. – Вот ваш триста семьдесят восьмой, на месте. И висит тут с полудня. – Он вдруг засмеялся. – Я даже вспомнил, кто мне его сдал.

– Кто?