Родителям Ролли пока все еще удается скрываться в Дерибасовке, на даче тетки Арнаутовой, но их положение с каждым днем становится все опаснее.
Теперь Дерибасовка уже не кажется таким забытым Богом местом, как казалась весной. Теперь она переполнена новыми «дачниками» – «новой одесской элитой».
Изя теперь уже не может работать на огороде. Целые дни он проводит в их маленькой комнате, прислушиваясь к каждому шороху на хозяйской веранде, где забежавшие к Арнаутовой за молоком бойкие дачницы обсуждают последние новости, в частности, расстрел одной их общей знакомой жидовочки.
Для него, молодого, деятельного мужчины, такое положение нестерпимо. Тем более что большую часть времени он, фактически, находится в одиночестве – Тася частенько уходит пешком в город «по делам», а Ролли в последнее время занялась усиленной ловлей бабочек.
Мысли о том, что своим присутствием он подвергает опасности дочь и жену, мучают Изю. С его точки зрения, только из-за него Тася не может покинуть ставшую опасной Дерибасовку и бежать вместе с Ролли куда-нибудь в сельскую местность.
Понимая, что их арест – это только вопрос времени и не видя выхода, Изя решает избавить жену и дочь от себя и покончить жизнь самоубийством.
16 июня 1942 года Изя повесился…
Все участники этой трагедии плохо помнят то, что произошло.
Но, видимо, в тот момент, когда табуретка, которую Изя вытолкнул из-под ног, упала, стук ее привлек внимание Ролли.
Девочка вбежала в комнату и… увидела висящего под потолком отца.
Она, естественно, испугалась и подняла дикий крик.
На крик прибежала случайно оказавшаяся неподалеку Тася, а затем и тетка Арнаутова. Вместе они вытащили Изю из петли и привели его в чувство.
Изя остался в живых.
Но шуму, наверное, было достаточно. По дачам пошли разговоры.
Тетки, Арнаутова и Федоренко, испугались. Они решили, что «хватит с них этих жидов», и доложили о них в префектуру.
Изю и Тасю арестовали.
Ролли осталась на попечении теток – Тася, чувствуя опасность, договорилась с ними заранее и, естественно, заплатила им.
В Дерибасовке не было местного отделения префектуры, и их повезли в город, но, к счастью, не в сигуранцу на Бебеля, 12, а в одну из небольших префектур на окраине города.
Судьба их, казалось, была решена.
Но произошло непредвиденное: Тася сбежала из-под стражи.
И этим своим, невероятным, поступком, спутала карты Судьбы и в тысячный раз спасла мужа и дочь от неминуемой смерти.
От Ролли: «ОН – мой ПАПА»
Я с разбегу влетела в комнату, остановилась и сразу же увидела… ЕГО.
ОН
висел высоко под потолком и совсем не был похож на моего папу.У него было страшное лицо и синий, совсем синий язык.
И я закричала:
А потом здесь уже оказались Тася и тетка Арнаутова.
Кажется, я дралась с ними. Кажется, я тянула ЕГО
за ноги. Потом Тася оторвала меня от него, оттащила и выбросила в темный коридорчик. Сначала я била в закрытую дверь ногами и кулаками.Кричала и плакала.
А потом – нет. Просто сидела на полу, прижавшись к двери, и только скулила, как собачонка.
Но Тася, наверное, все-таки стащила ЕГО
из-под потолка. Потому что вечером ОН лежал на кровати совсем одетый. Лицо белое-белое, а шея замотана моим старым шарфиком. Но я знаю, видела: там, под шарфиком, есть коричневая полоса… от веревки…ОН
открыл глаза и вдруг снова, как раньше, стал моим ПАПОЙ.ПАПА
сказал, что хочет со мной серьезно поговорить.Ой, как я это не люблю!
Он один раз уже хотел со мной серьезно поговорить, когда объяснял, что мы все евреи и что когда-то, очень-очень давно, мы вышли из этого самого, ну, из Египта, где есть верблюды. Он хотел, чтобы я это все-все запомнила.
Я запомнила.
Но потом, когда Тася придумала эти свои до-ку-менты и стала бегать к «нотари-усу» с усами, мы вдруг стали уже «не евреи».
Но я не забыла!
И правильно сделала, потому что, наверное, все эти Тасины до-ку-менты и нотари-усы – одни глупости, и мы все-таки евреи.
И папа об этом мне прямо так и сказал.
Я поняла. Я запомнила.
Не плакать. Не кричать. Не драться. Не бить в дверь ногами и кулаками.