Город Дождя

– Какой грубиян, – фыркнула Радуга. – Ты уже спала с ним?

– Нет, и не собираюсь. Я вообще ещё не с кем не спала, если хочешь знать, – раздражённо

ответила я, присев на бордюр и спрятав лицо под капюшоном пальто.

– Не могу поверить, что никто ещё до сих пор не залез к тебе под юбку! – с изумлением

воскликнула Радуга.

– Один однажды попытался, но недооценил беззащитную девушку.

Я пожалела, что затеяла с ней этот разговор, но теперь надо было идти до конца – если я

открываюсь кому-то, то непременно расставляю все точки над “i”.

– Ты точно не из этого мира.

Радуга присела рядом и заглянула мне в глаза. Чересчур румяные щеки и огромные

накладные ресницы уродовали её милые черты.

– Просто я считаю, что для этого нужна любовь.

– Тогда тебе давно пора полюбить, – уверено заявила она. – Это проблема?

Я тяжело вздохнула.

– Понимаешь, для меня любовь – это неразрывная привязанность к близкой душе. Я сейчас

говорю лишь о её платонической стороне. Я уже любила однажды...

– Кого?

Глаза моей собеседницы хищно заблестели, словно она почувствовала мою обнажённую

боль и обрадовалась ей, как долгожданной добычи.

– Своего брата.

Мой ответ Радуга встретила режущим смехом.

– Иллюзия, это разные вещи, если, конечно, это не то, о чём я подумала.

Я отвернулась от неё и сильнее надвинула капюшон.

– По правде говоря, я не вижу сильных различий. У любой страсти короткая жизнь, а

настоящая любовь вечна, и она может быть бестелесной.

– Не правда! Ты ничего не знаешь о любви. Но пора прекратить этот разговор – вижу, ты

упёрлась рожками, и будешь стоять на своём. Только ответь ещё на один вопрос – своих

родителей ты тоже любила, как брата? – она с вызовом произнесла это, совершенно

убеждённая в своём подозрении.

– Я любила их, но наши взаимоотношения нельзя было назвать союзом родственных душ, а

без этого любовь никогда не станет такой, какой может стать. Они хотели видеть во мне

себя, но всегда разочаровывались. Я пыталась стать для них идеальной дочерью, но у меня

всё равно ничего не вышло.

Радуга пробормотала что-то невнятное и положила голову мне на плечо. Теперь я могла уйти

– говорить больше ничего не стоило. Я решила направиться к реке, что протекала

неподалёку, чтобы встретить там рассвет. К счастью, мне удалось покинуть Стеклянную

улицу, не привлекая лишнего внимания.

Я расположилась на берегу у самой воды и стала ждать пробуждения неба. Мне нравилось

встречать здешние зори – они были невероятно красивы, и будто срисованы с красочных

картин Тёрнера, любившего изображать романтические пейзажи. Созерцание этих чарующих

небес придавало мне сил и дарило умиротворение, хотя я понимала, что эти иллюзии быстро

исчезнут.

Я была ребёнком, когда узнала, что моё небо – это лишь панорама, которую люди видят с

поверхности Земли. Было сложно представить себе, что на самом деле оно бесконечно, что

оно нигде не замыкается, не служит куполом земному шару, защищая его от чего-то

страшного и неизвестного. Но страх был недолгим, ведь тогда я ещё верила в бога и светлый

рай. Потом искусство заменило мне спасительную функцию веры – я стала писать стихи, и

видеть в этом своё призвание. Но ошибочно думать, будто искусство несёт лишь свет –

Пегас никогда не забывает о том, кем был рождён. Нередко искусство ведёт себя крайне

жестоко и эгоистично. Оно заглядывает тебе в душу, дотрагивается до её невидимых

сокрытых струн, поднимает тебя над облаками, показывает волшебные звёзды, и бросает с

головокружительной высоты, увлекшись пролетающей мимо кометой. Так закончились мои

отношения с Ясей. Он стал моим вторым и одновременно последним парнем. Мы были

вместе около месяца, но за это время я сумела привязаться к нему. Наше знакомство

произошло на Арбате, когда он рисовал мой портрет. Оглядываясь назад, я не могу назвать

это любовью, но тогда я не сомневалась в том, что моих нежных чувств хватило бы на то,

чтобы весь мир превратился в сказку. К сожалению, мой чуткий художник оставил меня в

тот момент, когда я только начинала радоваться солнцу. И дело было вовсе не в отсутствии

физической близости (он готов был ждать, когда я пойму, что люблю его) – всё заключалось

в том, что я перестала быть его музой, в том, что, глядя на меня, он больше не видел перед

собой образ печально задумчивой молодой девушки, какой встретил меня впервые, какой

хотел видеть на своих картинах. С момента нашего разрыва я больше не писала стихов. Он

звонил мне незадолго до моей смерти, но я не взяла трубку, с горечью обнаружив, что

недавно заживший шрам снова кровоточит. Но заново впускать его в свою жизнь было всё

равно, что строить песчаный замок, зная о неизбежности разрушительного прилива.

Недалеко от меня какой-то хмурый старик с густой бородой отвязывал лодку, звонко гремя

цепью. Я подошла к нему в надежде на то, что он согласится перевезти меня на соседний

берег, откуда деревья махали мне пёстрыми листьями, заманивая в лесное царство. Лодочник

отказался от предложенных денег, сказав, что молодой девушке не стоит кататься с ним.

– Здесь давно пора построить мост, но людям больше нравится возводить стены, – проворчал

старик, забираясь в лодку.