Лефтрин подсадил ее, а драконица услужливо присела, но Элис все равно пришлось карабкаться вверх по чешуйчатому плечу. Она оседлала Хеби, устроившись там, где крылья соединялись с телом. Это было не слишком удобно. Ей пришлось наклониться вперед и положить ладони на шею: эх, жаль, что нет никакой упряжи. Рапскаль научил Хеби взлетать, разбегаясь и подпрыгивая, но остальные драконы считали, что он не прав: они говорили, что нужно просто резко взмыть с земли прямо в небо. Тем не менее каждый полет Хеби начинался со стремительного бега с вершины холма в сторону реки. Затем следовали наклон, резкий прыжок, хлопок, когда она раскрывала крылья, и, наконец, неровное тяжелое биение огромных кожаных крыльев. Элис никогда не была уверена до конца, что Хеби сможет подняться в воздух, не говоря уже о том, чтобы удержаться там.
Но когда драконица взлетела, ритм ее крыльев стал ровнее. Ветер пронизывал Элис насквозь, обжигал ее щеки, пробирался под изношенную одежду. Женщина судорожно вцепилась в чешуйчатую мускулистую плоть. Если она соскользнет, то упадет в холодную реку и погибнет. Никто не сможет ее спасти. С тех пор как беспомощную Хеби унесло наводнением, та боялась воды. Она ни за что не нырнет в ледяную воду вслед за свалившимся седоком. Элис отогнала пугающие мысли. Она не упадет. Не упадет, и все тут.
Прищурившись, молодая женщина внимательно смотрела на крошечные огоньки на противоположном берегу реки и уверяла себя, что совсем скоро будет там. Огней было не так уж и много. Хранители и команда «Смоляного» заняли несколько домов, в которых еще можно было жить, и постарались по мере сил отремонтировать их: все-таки какое-никакое укрытие от холода и дождя. Однако их было слишком мало даже для того, чтобы основать деревушку.
«Но придут и другие, — с грустью подумала Элис, — как только весть о нашем открытии разнесется повсюду. И вполне возможно, это станет концом Кельсингры».
Лефтрин следил, как алый дракон исчезает в темной дали.
— Са, сохрани ее! — горячо воскликнул он, а затем губы его скривила удивленная усмешка.
Прежде, пока Элис еще не вошла в его жизнь, капитан никогда не молился. Сейчас же он ловил себя на этом каждый раз, когда она вновь и вновь шла на риск: исследовала заброшенные города, пыталась охотиться, летала верхом на драконе… Лефтрин покачал головой, когда Элис скрылась во мраке. Как бы сильно он за нее ни боялся, именно отважный характер этой женщины стал первой чертой, столь привлекшей его. Когда Элис Финбок появилась в порту Удачного в первый раз, в шляпке с вуалью и развевающихся юбках, он был потрясен до глубины души: ну надо же, столь утонченная дама собирается взойти на борт его баркаса и отправиться в опасное путешествие по реке Дождевых чащоб!
Теперь ее руки загрубели, волосы были небрежно стянуты в пучок, а вуаль и ленты давно позабыты. Но Элис по-прежнему оставалась утонченной дамой, такой же элегантной, как и прежде, подобно тому как хороший инструмент сохраняет свои свойства, сколь бы долго им ни пользовались. Она была особенной и неповторимой, его Элис. Крепкой, как диводрево, и изящной, словно кружево.
Лефтрин больше не мог видеть ни ее, ни драконицу. Тьма поглотила их обеих. Но он все равно смотрел в небо, надеясь, что Хеби будет осторожна в полете и благополучно доставит Элис на безопасную сторону.
— Они уже приземлились, — тихо сказал Рапскаль.
Лефтрин удивленно посмотрел на него:
— Ты можешь видеть так далеко?
Рапскаль весело улыбнулся. Его глаза мерцали в сумерках голубым.
— Моя драконица сообщила это мне. Она уже возвращается к нам.
— Ну конечно, — ответил Лефтрин.
Он тихо вздохнул. Было так просто забыть о связи Рапскаля с драконом. Так просто забыть о мальчишеской стороне юного Старшего. Как и все подростки, Рапскаль любил опасные забавы. И сегодня он проявил непростительную беспечность. Даже Хеби поняла это. Нельзя позволить ему так рисковать собой снова.
Лефтрин прочистил горло:
— Что ты делал, когда мы нашли тебя? Этому нет оправданий. Только не говори, что не осознавал опасности: все, кто родился в Дождевых чащобах, в курсе, к чему это может привести. И о чем ты только думал? Ты что, хотел утонуть в воспоминаниях? Навсегда стать потерянным для нас?
Рапскаль прямо встретил его взгляд. Его глаза светились в темноте голубым так ярко, словно он был стариком, прошедшим через долгие годы изменений. Его улыбка стала шире, и он радостно заявил:
— Вообще-то, да, хотел.
Лефтрин изумленно уставился на него. Слова парня поразили его. Рапскаль и не думал огрызаться, он произнес их совершенно искренне, без всякого вызова.
— О чем ты говоришь? Ты и впрямь намерен превратиться в пускающего слюни идиота, вечно блуждающего по воспоминаниям древних и не способного контролировать свое тело? Одряхлеть и стать обузой для тех, кто тебя любит, или умереть от голода в собственных испражнениях, когда все покинут тебя из-за твоего эгоизма? А именно так и случится, можешь не сомневаться.