Город драконов

Он описал смерть человека, утонувшего в воспоминаниях, стараясь нагнать на Рапскаля побольше страха. Нужно любой ценой убедить парня не возвращаться к наслаждению прошлым, которое ему не принадлежит. «Тонуть в воспоминаниях» — так называли это в Дождевых чащобах. Сейчас это происходило уже не так часто, как в ту пору, когда города Старших были только-только найдены, однако все еще случалось, причем обычно с юношами вроде Рапскаля. Соблазн прикоснуться к стенам и статуям, сделанным из камня памяти, был велик. Существование в Дождевых чащобах уже не было таким тяжелым, как прежде, однако не шло ни в какое сравнение с роскошной и богатой жизнью Старших, запечатленной в камнях памяти.

Как только молодой парень обнаруживал один из таких артефактов, соблазн снова и снова возвращаться к чудесному сну, сотканному из чужих воспоминаний о пирах, музыке и любви, зачастую оказывался слишком велик, чтобы устоять. Предоставленные самим себе, юнцы буквально тонули в воспоминаниях, забыв о собственной жизни и нуждах своих реальных тел ради удовольствий призрачной цивилизации, не существующей больше.

Лефтрин понимал магию этого притяжения. Почти каждый смелый парнишка из Дождевых чащоб хоть раз попробовал погрузиться в нее. Тайные сведения о том, где спрятаны самые лучшие и самые сильные воспоминания, передавались из уст в уста, от поколения к поколению. Рассказывали, что якобы, дотронувшись до резьбы на камне в городе Старших, похороненном под Трехогом, можно перенестись на роскошный пир, где играла неземная музыка. Ходили слухи и о другом камне памяти, хранившем воспоминания о впечатляющих состязаниях Старших в искусстве плотской любви. Много лет назад Совет торговцев Дождевых чащоб принял решение уничтожить оба упомянутых артефакта, так как слишком многие молодые люди пали их жертвами. Даже говорить об этом строго запрещалось.

Наблюдая сейчас за Рапскалем, Лефтрин задумался: что же, интересно, тот обнаружил, прикоснувшись к статуе? Какие воспоминания хранят эти камни? И как сильно будет их притяжение, когда об этом узнают и другие хранители? Капитан с ужасом представил, как скажет Элис, что скульптуру необходимо разрушить, а затем прикинул, как трудно будет разбить ее на куски. Старшие строили на века. Ничто из созданного ими не сдавалось легко — ни природе, ни человеку. Уничтожение артефакта займет дни, а может, и недели. И это будет сопряжено с немалым риском. Для тех, кто чувствителен к камню памяти, опасно даже легкое прикосновение. Даже вдыхание пыли может иметь серьезные последствия.

— Что ты нашел в этой статуе, парень? Неужели ради этого стоит отказаться от своей собственной жизни?

Рапскаль улыбнулся:

— Капитан, не надо так волноваться. Я действую вовсе не бездумно, а делаю то, что и должен делать. То, что Старшие делали всегда. Именно для этого воспоминания и были сохранены в камне. Мне это нисколько не повредит, а, напротив, поможет стать тем, кем я должен стать.

Сердце Лефтрина падало все глубже с каждым уверенным заявлением юноши. Он уже говорил как незнакомец, совсем не так, как вечный непоседа Рапскаль, к которому капитан привык. Неужели его могло затянуть так быстро?

Лефтрин строго произнес:

— Так это видится тебе, хранитель. Так это виделось многим до тебя, а когда несчастные погрузились слишком глубоко, то не смогли вернуться, и было уже слишком поздно, чтобы еще раз об этом подумать. Поверь, мне и самому знакомо это притяжение, Рапскаль. Когда-то и я был молод. Однажды я тоже положил руку на камень памяти, и меня захватило…

— Правда? — Рапскаль склонил голову и воззрился на Лефтрина. В угасающем свете дня моряк не смог различить выражения глаз мальчишки. Сквозило ли в них сомнение? Или даже снисхождение?

— Но даже если и так, — продолжил Рапскаль мягко, — то для тебя все наверняка было иначе. Это как… как читать чужой дневник. — Он поднял глаза и широко улыбнулся. — А вот и она, моя красавица, моя дорогая девочка, мое алое чудо!

Красная драконица замедлилась, хлопая широко распахнутыми крыльями, легко опустилась и замерла, приземлившись в нескольких шагах от них. Ее мерцающие глаза закружились от удовольствия при словах хранителя.

— Теперь твоя очередь, — сказал Рапскаль капитану, улыбаясь.

Но Лефтрин не улыбнулся в ответ:

— Нет уж, твоя. Пришли потом Хеби за мной. Я не намерен оставлять тебя наедине с этой статуей.

Рапскаль наградил его долгим и пристальным взглядом, а затем пожал худым плечом:

— Ладно, капитан. Но знаешь, что я тебе скажу: здесь, в этом городе, я чувствую себя куда менее одиноким, чем прежде. — Он развел руки в стороны, как будто хотел обнять свою драконицу, и потянулся к ней. Маленькая красная королева приподнялась на задних лапах, а затем снова опустилась. Она склонила к хранителю голову и издала что-то среднее между рычанием и мурлыканьем, когда Рапскаль дотянулся до нее и взобрался к ней на плечи. — Я отправлю за тобой Хеби! — пообещал парень Лефтрину, прежде чем алая драконица развернулась на задних лапах и начала свой разбег по склону холма.