Город Драконов

Герцог Калсиды с раздражением смотрел на пять неподвижных тел, лежащих на полу камеры. Утро выдалось утомительным: каждый их этих людей горел желанием рассказать свою историю с подробностями, чтобы изменить приговор решения суда. Каждый хотел продлить свою жизнь хоть на несколько часов. Но они были глупцами, эти пятеро: они знали, что смерть неизбежна. И их возвращение было данью глупой надежды, что именно так можно будет спасти их семьи.

Но… Этого не случится. Что хорошего в том, чтобы оставлять в живых потомство слабых мужчин, отдавая им земли и владения слабых отцов? В будущем слабое семя будет ещё более вырождаться, разочаровывая его все сильнее. Лучше вырвать его с корнем уже сейчас, чтобы среди дворян и солдат не распранился этот вирус, подрывая авторитет предков Калсиды. Поймав взгляд канцлера, герцог снова взглянул на окровавленные и расчлененные тела:

— Убери все это. И позаботься об их семьях, — сухо отдал приказ

Канцлер, низко поклонившись, повернулся и отдал приказ. В противоположной части зала шесть командиров передали этот приказ своим отрядам. Одновременно шестьдесят копий глухо ударили о пол в знак повиновения, тяжелые деревянные двери распахнулись и отряд вышел. После их ухода появился другой отряд — двигаясь полусогнувшись, волоча за собой мешки, одетые в рубища, эти люди рассыпались по залу вокруг исковерканных тел. Ни них никто не смотрел, так отвратительные они были, рождённые в грязи и подбиравшие падаль, вечная насмешка над настоящими мужчинами. Но в Калсидийском обществе у них было своё место.

Они уносили тела, отчищая кровь с пола. Все ценные вещи, оставшиеся на трупах, были их добычей, как одежда и человеческое мясо и кости. Ценностей было очень мало: погибшие знали, что идут на смерть, поэтому избавились от всех ценностей — колец и браслетов, заплатив этим за последний визит к шлюхам и последнюю трапезу.

Запах свежепролитой крови был сильным, неприятным, вызывая холодный пот по спине. Герцог кинул взгляд на канцлера:

— Я хочу в сад, Охлажденное вино должно ждать там в моём шатре.

Бывали дни, когда боль и отдышка так мучили его, что он приказывал двигаться быстрее. Затем он раздражался, и, прибыв в сад, ругал канцлера и отправлял рабов-носильщиков к палачу. Да, бывали и такие времена, когда боль заставляла его быть таким мелочным.

Но не сейчас.

Его осторожно поддерживали, когда он, стиснув зубы от боли, перемещался с трона на паланкин: так мало осталось его плоти, чтобы смягчить кости. Зубы скрежетали, когда он опёрся ногами о пол. Тело затекло от длительной неподвижности, боль шла от трущихся друг о друга костей. На троне он сидел сгорбившись и чуть наклоняясь. Когда занавеси паланкина запахнулись, он был рад, но уже не нужно сдерживать гримасы боли и попытался не тревожить свои пролежни.

Которые прогрессировали. ОН не был дураком, он видел насупленные брови мужчин и их взгляды, которые они бросали друг на друга прежде, чем выполнить его приказ. Калсида ускользала из его рук. Когда-то он был могучим воином, его тело было сильным, его движения были ловкими… Когда-то он был Крадущимся Тигром, готовым мгновенно спрыгнуть с трона и порвать в клочья любого, что осмеливался сомневаться в его власти. Но это было так давно. Он не мог долго терпеть физические нагрузки.

Но герцог никогда не был глупцом, он никогда не был один. Он знал, что никакая физическая сила не удержит для него власть, будь он дураком, он не выжил бы столько лет среди подковерных игр политики Калсиды. Ещё будучи молод, он безжалостно захватил власть и сохранил её. Отсутствие наследников это ясно доказывало: он никогда не питал иллюзий по поводу окружающих его людей. Нетерпеливые наследники свергли бы его. А другие были бы так же жадны, как был он, когда выделял им подачку от своей добычи. Вряд ли кто-то стал бы ждать его естественной смерти.

Его трон постоянно раскачивался под ним, когда он даже просто ходил по коридорам своего дворца. Он знал точно, кто его врачи и его друзья; а некоторые были в обоих списках. Его дорогой, верный канцлер был в одном, а злобная лисица-дочь — в другом списках.

Трижды выдавал он замуж Чассим, стремясь избавиться от неё. Первый муж оставил её вдовой в четырнадцать лет. Всего лишь спустя три недели после роскошной свадьбы он подскользнулся, выходя из ванной, и свернул себе шею. Ну — или все так подумали тогда, так как не было никого, кто был бы свидетелем этого. И его молодой вдове, с пожелтевшим лицом и запавшими глазами, соответствующими этой трагедии, пришлось вернуться в дом отца по настоянию родственников мужа.

Её второй муж был гораздо моложе первого, но почти на тридцать лет старше своей невесты. Он жил после свадьбы полгода, мучаясь болезнью желудка, которая приносила его изнурительные судороги и кровавый понос. Девушка снова была возвращена во дворец к отцу, который видел, как странно плетется её судьба.