Город Г…

Маша, тяжело опершись на умывальный стол двумя руками, смотрела на себя в зеркало гостиничного номера. Между приступами она успевала набрать в ладошку немного холодной воды, протереть губы и лицо, прополоскать рот и вытереться салфеткой, иногда еще оставалось несколько секунд ужаснуться на свое почерневшее лицо, выражающее одно только отчаянное страдание. Потом из глубины живота снова поднимался неудержимый спазм, и опять начиналась рвота, выворачивающая ее наизнанку. Когда она первый раз проснулась от этого ужасного порыва, была еще ночь. Машенька вскочила и, зажимая руками свой рот, побежала в туалет, чуть не врезавшись в косяк двери, так как прилично еще покачивалась. Она добежала и обильно вырвала в унитаз. После того, как этот кошмар закончился, стало немного легче, она даже решилась прилечь, думая поспать еще. Но как только Маша коснулась головой подушки и прикрыла глаза, в голове все завертелось, и новый рвотный спазм чуть не вывернул все ее внутренности. Через три раза тошнить было уже нечем, она могла выдавить из себя только несколько капель горькой желтовато-коричневой жидкости и мучилась ужасно. Так она провела остаток ночи, под утро легла в постель, решив: будь что будет. Ноги совершенно ее не держали, глаза не смотрели, руки не слушались. Маша устроила разрывающуюся голову на подушке, превозмогла случившийся тут же приступ головокружения, замерла… и через несколько минут почувствовала секундное облегчение – у нее ничего не болело, голова не кружилась, ее не тошнило – это было счастье! Попробовав сменить положение своей головы, она тут же вернула себе все предыдущие симптомы и поняла, что шевелить головой нельзя ни в коем случае. Машенька снова замерла как мышка, полностью расслабила голову, шею, спину, плечи, расслабила все что смогла и сладко-сладко заснула, вовсе не думая, что всего через два часа ей уже придется вставать и начинать свой новый день.

* * *

От тяжести физического состояния убежденность, что работу она уже потеряла, и уверенность, что все теперь будут ее презирать, отходили на задний план Машенькиного сознания и почти не волновали ее как факт уже совершенно состоявшийся. А если бы она могла позволить себе размышления (совершенно невозможные тогда для ее организма), то, вероятно, выбирая между желанием спать – вот так, когда найдено положение, в котором ничего не болит, и перспективой сохранить работу ценой безжалостного подъема, она предпочла бы спать, потому что в тот момент это было для нее объективно нужнее.