Она ощущала, что все происходит именно так как говорил Док, ее не желание открыться Саше заставляло его отступать назад и воздвигать ту самую стену недоверия и льда.
– Мне жаль, что я не в состоянии пойти с тобой. – Заметила она.
– Я бы не пустил тебя, – спокойно ответил он.
– Почему же?
– Потому что постоянно пришлось бы за тебя переживать. – Признался он.
– Раньше ты этого не делал. – Удивленно произнесла она.
– Ты просто этого не замечала.
– Это не честно, – покачала головой Женька. – Ты будешь там в опасности, а я здесь сидеть и вышивать крестиком.
– Ты тоже не солдат, ты слабая девушка, остаться здесь для тебя правильно, – сказал он и поднялся.
– Ты стал другим. – Тихо ответила она нахмурившись.
– Я прежний. – Саша пожал плечами, – может мы слишком плохо друг друга знаем? – Он отвернулся и поднялся, – выздоравливай. – Глубоко вздохнув Саша ушел.
Она смотрела ему в спину и понимала, что у нее нет никакого права попросить его остаться. В груди было мерзкое волнение, которое то поднималось, то падало куда-то совсем низко. Саша ушел, а она осталась с понимаем того, как это больно когда человек уходит оставив тебя за спиной. Она никогда такого не чувствовала, наверное, потому что всегда уходила первой.
24
После проведенной ночи без сна из-за переживаний о Саше и рухнувшей дружбе, Женька пришла в медкабинет на перевязку, но вместо уже привычной медсестры на ее месте сидел Док. Он внимательно читал какие-то папки и когда Женька устроилась на кушетке, отложил их в сторону.
– Доброе утро Жень, как нога? – спросил он улыбнувшись.
– Хорошо, на мне быстро все заживает. – Ответила она спокойно и безрадостно.
– Я вижу, что ты не особо заводишь себе друзей среди окружающих. – Мягко произнес он.
– Это что, очередной сеанс психоанализа? – ее защитная реакция работала куда лучше, чем она подозревала. Но все же боясь обидеть человека спасшего ей жизнь Женька смягчилась, – я никогда не умела заводить друзей.
– Понимаю, одиночество приносит меньшее разочарование и когда ничего не ждешь от человека испытываешь намного меньше боли от его поступков.
– Док, – произнесла Женька, – вы точно не психолог? Вы упрямо лезете туда где вас совсем не хотят видеть. – Она говорила спокойно, наверное, поэтому он лишь улыбнулся. – Думаю вам бы не понравилось когда кто-то разрезал вашу рану и начал ее снова зашивать.
– Ты права это никому не нравится, поэтому я скажу тебе правду. – Серьезно ответил он. – Ты себе даже представить не можешь, как сильно интересуешь людей тем, что что-то скрываешь. Они тянутся ни к тебе, а к твоей тайне и пока ты не облегчишь душу, они всегда будут лезть туда где их не хотят видеть.
– Вы хотите сказать, что я должна рассказать всем то, о чем даже вспоминать не хочу?
– Не всем, – покачал головой Док, – расскажи хоть кому-нибудь и тогда люди почувствуют это. Они будут видеть, что кто-то знает твою тайну, а раз ты доверилась кому-то, значит, это не так интересно как казалось.
– А разве они не будут добиваться того же доверия, которое я оказала другому?
– Возможно, но тогда ты открыто сможешь им сказать, что этот человек тебе важен и ему ты доверяешь, а другого просто сможешь послать.
– Что мне помешает послать всех сразу? – вздернула бровь Женька, на что Док улыбнулся. Пожав плечами, он вдруг засмеялся и ответил:
– Действительно, ты можешь послать всех сразу.
Женька тоже улыбнулась, а когда веселье затихло проговорила:
– Я здесь никого не знаю, нет ни единой души, которой можно все рассказать.
– А как же Саша?
– Саша ничего не поймет, – спокойно ответила Женька, – он богатый, испорченный сынок любящих родителей, он тот, кто за всю свою жизнь не знал нужды и горя.
– Я думаю ты ошибаешься на его счет. Мне кажется Саша скрывает от тебя не меньше секретов, чем ты от него.
– Все что-то скрывают.
– Да, и я не исключение. – Кивнул Док, – и возможно именно тебе я расскажу то, что меня мучает.
– Чтобы я потом доверилась вам в ответ? – усмехнулась Женька.
– Нет, чтобы мне стало легче. – Улыбнулся он, – я куда больший эгоист, чем тебе может показаться. Но что-то мне подсказывает, что ты сможешь меня понять.
– Почему?
– Потому, что ты ранена внутри, а когда раны совпадают, люди понимают чужую боль.
– О чем вы?
– Мне было тринадцать лет, – начал Док, – мой отец и старший брат всегда злоупотребляли алкоголем.
Женька хотела его остановить, но потом поняла, что просто не имеет права этого делать. Возможно, он рассказывал эту историю всем, но в его голосе была дрожь, та, которая возникает когда достаешь слова из глубины души, из такого пыльного, забытого ящика, на который даже смотреть противно. Он не просто говорил, Док рассказывал историю и это лишь еще больше убедило Женьку, что все по-настоящему. Так делали люди, которые годами тренировались, чтобы рассказать кому-то правду, но так и не решались.