— Да, ты любишь маму, — с ядом в голосе говорил мой напарник. — И тебя начало терзать чувство вины. К тому же каждый день выносить дерьмо, мыть ее, делать массаж, кормить, убираться в доме и тратить все деньги на осточертевшие тебе еду и лекарства, тебя злило, и ты ненавидела свое рабское положение. Ты ненавидела мать. И тебя это мучало. Как верующая католичка, ты молилась Господу каждый день и просила простить тебя, умоляла облегчить твою участь, и однажды… — прошептал Эрик. — Тебе ответили…
Она вздрогнула.
— Ты посчитала его святым духом, который, выслушав тебя, пообещал отпущение грехов… Затем он стер из твоей памяти все лишнее и то, что терзало тебя, а взамен дал муки искупления, которые ты с радостью принимала, пусть и не помнила почему…
Да, так и появился этот дух.
Он отбирал ее болезненные воспоминания, весь ее негатив и отвращение. Потому она такая улыбчивая и радостная. Она не преисполнена любви и терпения — дух прореживал эмоции девушки, оставляя лишь позитив, а затем питался ее муками каждую ночь.
Поэтому она так плохо выглядит, ведь каждую ночь он мучал ее во сне!
— Ты подлый, жестокий и отвратительный человек, — говорил Эрик, уже нависая над сползшей на пол и свернувшейся клубочком девушкой. — Из-за своих эгоистичных желаний ты истязала собственную мать!
— Не-е-е-ет… — едва слышным голосом сквозь слезы и плач всхлипнула она. — Не-е-е-ет… это не… А-а-а-а — а-а-а — а-а-а-а — а-а-а-а-а — а-а-а-а-а-а-а! — вдруг закричала Эмма, держась за голову.
Она начала вспоминать, и…
— МОЕ! — прогремел жуткий голос, и темное облако упало на тело девушки.
Все это время он скрывался в тени и выжидал, а мы подготовили для него… вместилище.
Бес… да, это именно бес: демон, зловредный дух из преисподней. Истинная католичка своей болью и грехами могла призвать только его. Он мучал ее, истязал разум девушки, давил и пытал каждую ночь, чтобы рано или поздно она сдалась, и дух завладел ее телом.
Так поступают христианские демоны.
Если большинство фей, все же, живут ради каких-то своих капризов, и люди — просто средство для их исполнения, то демоны страстно преданы идее развращения человечества. Это их своеобразная уникальная черта. Даже вроде бы родственные шайтаны Ислама скорее испытывают людей, чем мучают, и могут даже порадоваться, если устроенные ими испытания будут с честью пройдены… Но подданные Люцифера, в абсолютном большинстве своем, не испытывают к людям ничего, кроме презрения. Они рождены, чтобы втаптывать человека в грязь, вытаскивая наружу худшее в нем.
Дух впитывается в тело Эммы, и девушка резко поднимается на ноги!
Ее глаза заволокла черная пелена, а лицо потрескалось чернотой, что сочилась через эти трещины.
— Гр-р-а-а-а-а! — завопила одержимая и кинулась на Эрика, но тут в дело вступаю я.
Хватаю Эмму за руки и пытаюсь сдержать.
Тварь изворачивается и бьет меня рукой, которая усилена демонической мощью, но этим она лишь придает мне энергию, которую я тут же поглощаю и становлюсь еще сильнее. Получив нужный заряд, я без труда заламываю ее руки и валю на пол. Демон пока не укоренился в ней, он не преобразовал тело девушки, потому оно сейчас так слабо.
— Держи ее, — сказал Эрик и, взяв в одну руку серебряный крест, а во вторую — Библию, начал изгонять духа. — Exorcizo te, immundissimespiritus, omnisincursioadversarii, omnephantasma, omnislegio, innomine Domininostri Jesu Christieradicare, eteffugareabhocplasmate Dei. Ipse tibiimperat, qui te de superniscaelorum in inferiora terrae demergipraecepit!.. — начал он читать молитву.
— Гра-а-а-а! — демон рычит и желает вырваться, но его движения скованы, и он лишь машет головой, пытаясь достать меня зубами.
Ничего у него не выйдет.
— Ipsetibiimperat, quimari, ventis, ettempestatibusimpersvit, — молитва экзорциста продолжается, а бес кричит, но ничего не может сделать.
Ритуал продолжается, а бес слабеет и начинает покидать тело несчастной жертвы.
— Ха-а-а-а… — выдохнула уже Эмма.
Эрик дал мне сигнал, и я отпустил ее.
Девушка лежала на полу и медленно приходила в себя.
— Ха-а-а-а… — заплакала она, когда к ней начала возвращаться память. — Мама…
Сейчас она вспоминает все, что делала за это время, и память обрушивается на нее непрерывным дождем. Эмма ревет, плачет, льет горькие слезы, но ничего уже не может поделать.
— Вот и все, — спокойно сказал Эрик. — Как хорошо, что не пришлось воспользоваться той штукой. Теперь ее можно спокойно вернуть и платить ничего не нужно, — произнес он с веселой улыбкой.
Сноходец посмотрел на что-то в своей сумке, что он так и не доставал. Видать, «купил» у знакомой, и теперь рад, что я сумел найти разгадку этой тайны.
— Кхы-ы-ы-ы… мама… — подала голос Эмма.