Даниил привел Катерину на изумительно красивую площадь, окруженную изящными, словно ажурными зданиями; два из них, правда, имели отчетливо современный вид, одно при этом легко вписывалось в городской пейзаж, а вот второе… Черный уродливый параллелепипед на ножках явно принадлежал авторству советских творцов, иногда любивших «украсить» подобной пародией на архитектуру какую-либо часть города. Посреди площади стояла на высоком постаменте статуя сурового рыцаря, держащего направленный к небесам меч.
– Познакомься, это Роланд, – сказал Даниил.
– Он оберегает город? Как короля Карла? – Катерина припомнила, что был такой рыцарь, погибший, кажется, в Ронсевальском ущелье. Глупо погибший, если память ей не изменяла, но в темные века глупость частенько путали с героизмом.
– Нет, это такая специальная статуя, которая ставилась на ратушных площадях. Ратуша вот, – Серебряков указал на здание нежно-желтого цвета. – Роланд в первую очередь символизирует правосудие. По-немецки он звался Rotland, в переводе – «красная земля», то место, где вершились казни.
– Ого…
– Вот тебе и «ого». Потом, правда, значение изменилось, и статуи стали ставить на площадях торговых городов, так что к торговле он тоже имеет отношение. В некоторых городах Роланды еще сохранились, и тут вот тоже. Сначала он был деревянным, затем поставили каменную статую. Потом случилась Вторая мировая война. – Даниил поморщился, словно от зубной боли. – Ригу основательно бомбили, и сгорела не только большая часть церкви Святого Петра. Здесь падали бомбы, и все здания вокруг площади были разнесены в труху, а у Роланда только меч погнулся. Советские власти его убрали в музей, а потом, когда здания были восстановлены, вернули на прежнее место. Но это новая статуя, заменившая старую, та слишком хрупка.
– То есть погоди, – сказала Катерина, обводя взглядом площадь, – ничего этого после войны… не было?
– Только руины. – Даниил снова сунул руки в карманы. – Риге еще повезло, многие здания уцелели. В Варшаве почти ничего не сохранилось, весь исторический центр – это реконструкция. А тут… Дом Черноголовых, – он кивнул на изящные кирпичные здания, украшенные статуями и золотой отделкой, – долго находился в руинах, и лишь к восьмисотлетию города его решили восстановить. Сделали это неплохо, надо сказать, благо имелись фотографии и архивные материалы.
– Почему он так называется?
– Потому что когда-то рижский рат – так называлась местная администрация – передал это здание в аренду братству молодых холостых иноземных купцов. Они избрали своим покровительством святого Маврикия, вон его черная голова на гербе. Он был, скажем так, не совсем европейцем, отсюда и имя братства – Черноголовые.
Катерина промолчала. Ей стало бесконечно жаль, что такая красота была уничтожена, и девушка радовалась, что здание смогли восстановить. От великой войны, прогремевшей уже давно, до сих пор никуда не деться. Если люди задаются целью и руководствуются принципом «умри все живое», то творят страшные дела. Цель не оправдывает средства, вовсе нет. Каким образом могли помешать Гитлеру старинные здания – неясно.
– А это что за… домик? – она указала на черную советскую коробку.
– Как ты вежливо его назвала, – ухмыльнулся Даниил. – Это Музей оккупации Латвии.
– Фашистской Германией, да?
– Отнюдь. Я туда сходил, интереса ради, и выяснил, что экспозиция там делится на три части: советская оккупация до войны, немецкая оккупация в годы войны и советская оккупация после, до момента обретения Латвией независимости в девяносто первом. Русских политиков там не очень жалуют.