Город поэта

Да, Жуковский уже имел полное основание называть юного лицеиста «поэтом-товарищем».

Перед выпуском

Ещё летом 1816 года сообщили новость: граф Разумовский с соизволения царя распорядился ускорить выпуск на четыре месяца. Выпуск состоится в будущем, 1817 году, не в октябре, а в июне.

Что заставило начальство торопиться с выпуском, — неизвестно. Вероятнее всего, царь был не прочь поскорее избавиться от беспокойных соседей, превратившихся из «весёлых отроков» в независимых задорных юношей. От них было мало проку. Когда царь предложил посылать их во дворец дежурить при царице, Энгельгардт отговорился, что придворная служба отвлечёт от занятий. Но куда их пристроить, когда они кончат Лицей?

О намерениях Сперанского сделать выпущенных лицеистов реформаторами России не могло быть и речи. Царь ничего не собирался ни менять, ни обновлять. Он уже не либеральничал. После Венского конгресса, где заключил он с прусским королём и австрийским канцлером Меттернихом «Священный союз» для борьбы с освободительным движением в Европе, его собственное лицо вырисовывалось всё яснее. Он боялся. Боялся революций в Европе, боялся своих подданных.

Конечно, самое лучшее — выпустить лицейских в армию. Солдат не рассуждает, солдат повинуется.

Царь вызвал Энгельгардта.

— Есть между воспитанниками желающие в военную службу?

— Есть, государь. Не менее десяти.

— В таком случае их надо познакомить с фрунтом.

Познакомить с фрунтом… Услыхав эти слова, Энгельгардт испугался. Царь с большим удовольствием превратит Лицей в казарму.

Натянуто улыбаясь, Энгельгардт вынул из кармана садовый ножик.

— Вот единственное оружие, которым я владею. Мне придётся оставить Лицей, если в нём будет ружьё.

Царь настаивал. Энгельгардт отговаривался. Наконец порешили учредить для желающих класс военных наук.

Так появился среди лицейских профессоров инженерный полковник Эльснер. Когда-то он был адъютантом Тадеуша Костюшки — отважного борца за независимость Польши. Теперь преподавал лицеистам артиллерию, фортификацию и тактику.

Среди тех, кто посещал класс военных наук, были Пущин и Вольховский. Что привлекало их в военной карьере? Не усы, не мундир. Членам тайного общества, куда принял их Бурцев, предписывалось служить, чтобы разъяснять сослуживцам положение дел в России, подбирать единомышленников, воздействовать на умы. С этой благородной целью и шли они в армию.

Но большинство воспитанников предпочитало военной службе штатскую.

Горчаков, Ломоносов, Корсаков, Юдин, Гревениц решили идти «по дипломатике». Горчаков кроме французского и немецкого принялся за языки итальянский и английский. Он писал дядюшке, что их директор Энгельгардт, который долгое время служил в дипломатическом корпусе, помогает им готовиться к служебной карьере. Он раздобыл для них переписку берлинского и русского двора, будет учить их писать депеши, вести журнал, делать конверты без ножниц, различной формы пакеты и прочее, «…словом, будто мы в настоящей службе».

Моденька Корф и Лиса-Комовский тоже решили идти в чиновники. Кюхельбекер и на этот раз многих удивил. Он заявил решительно, что поедет школьным учителем куда-нибудь в провинцию. Дельвиг ещё толком не знал, куда определиться. Пока что собирался к родным в Кременчуг.

А Пушкин? Как он решил свою судьбу? В голове его бродили гусарские мечты… Он пойдёт в гусары, непременно в гусары. Там столько друзей… И почему бы не пойти? Он здоров, силён, ловок. Прекрасно ездит верхом. По фехтованию у Вальвиля он один из первых. Но без согласия отца ничего нельзя решить.

Сергей Львович сына выслушал, но согласия не дал.

Отца поддержали родные и друзья. Все в один голос отговаривали идти в военную службу. Отговаривал дядюшка Василий Львович, отговаривал генерал Алексей Фёдорович Орлов.

Пушкин сдался не сразу. С дядей спорил в стихах.

Скажи, парнасский мой отец,Неужто верных муз любовник

Не может нежный быть певецИ вместе гвардии полковник?Ужели тот, кто иногдаЖжёт ладан Аполлону даром,За честь не смеет без стыдаЖечь порох на войне с гусаром…Ты скажешь: «Перестань, болтун!Будь человек, а не драгун;Парады, караул, ученья —

Всё это оды не внушит,А только душу иссушит…»

Доводы генерала Орлова были самыми вескими: гусарская служба — лямка. Это фрунт, муштра. Мученье для офицеров; унижения, побои, каторга для солдат.

Возражать было трудно. Пришлось согласиться.

Орлов, ты прав: я забываюСвои гусарские мечтыИ с Соломоном восклицаю:Мундир и сабля — суеты!

Теперь по вечерам в лицейском зале только и толковали, что о будущем выпуске. А выпуск приближался. Это чувствовалось во всём.