Город Последний

До темноты надо найти пресную воду, и Мик отправляется в лес. Под густыми кронами уже темно, земля шелестит толстым слоем перегнивающих опавших листьев. Мик, стараясь не думать о змеях, методично обходит дом по полукругу, постепенно увеличивая радиус.

Он быстро находит источник, бьющий прямо из покрытой опалыми листьями земли. Светлые струи перекатываются по тёмно-синим камням и бегут вниз, к берегу. Мик пробует воду – холодная, чистая, с лёгким древесным привкусом. Он набирает полный чайник – самую крупную ёмкость из обнаруженных на кухне – и возвращается к дому. На опушке Мик собирает высохшие стебли тростника, а с пляжа утаскивает обкатанную морем, отменно сухую корягу.

Он кладёт хворост на террасу, рядом с буржуйкой – и его охватывает неожиданное чувство тепла. Выбеленные солнцем ветки лежат словно в давно привычном им месте, рядом с чёрным железным боком. Будто он уже несколько лет кладёт их так по вечерам, чтобы чуть позже разжечь огонь и пообедать, глядя на быстрые сумерки.

Мик прикидывает, где может быть устье ручья, и собирает удочку. Проток оказалось не так легко найти – ручей размыл песчаный берег и образовал небольшую тенистую заводь, укрытую склонёнными ветвями. Поймав какого-то сверчка довольно опасного вида, Мик забросил удочку. Заклевало почти сразу, и на песок упала симпатичная крупная рыба с ярко-оранжевыми плавничками на брюхе. Мик проверил сверчка – тот был ещё вполне цел, но, к счастью, мёртв. Так что Мик без угрызений совести наживил его снова. Через пять минут с восторгом вытащил вторую рыбу. Жизнь налаживалась.

На закате Мик с девочкой устраивают ужин. Они сидят на тёплых, медленно остывающих досках террасы и пьют сладкий кофе, и едят невероятно вкусную жареную рыбу – даже с солью! Здесь же стоит печка, и отсветы догорающих углей сливаются с лучами закатного солнца. Серо-синее, дымчатое море, тихо плещет у берегов. Дети сидят молча, нежась в усталом вечере и найденном доме. А когда красное солнце совсем погружается в далёкие волны, они идут спать.

Мик проснулся от необычного звука. Какой-то шёлковый шелест раз за разом проскальзывал на краю его сознания, всё громче и громче, пока Мик наконец не открыл глаза. Звук остался и наяву. Он никак не вязался ни с шорохом листвы, ни с ровным шумом волн, ни вообще с этим диким местом и хижиной, сквозь которую падали солнечные лучи. Звук вызывал в памяти тонкие, обрывочные видения – дорогое красивое платье, кружащееся в танце, подхваченная ветром шёлковая гардина, парящая в просторной светлой комнате.

Мик тихо встал и прошёл на кухню, открыл дверь на террасу – и в первый миг застыл в замешательстве. Нет песчаного пляжа, только море до самого горизонта. Волны перекатываются у самого порога дома, облизывая светлые доски террасы. И ещё волны шелестят вразнобой, как будто переговариваясь друг с другом – этот звук и разбудил Мика.

Потом он замечает торчащие из воды верхушки камней – те самые, где он вчера столкнулся с крабами.

«Просто прилив», – думает Мик уже с некоторым сожалением, потому что жизнь в унесённом в море доме представляется ему теперь соблазнительным приключением.

У самых камней на воде покачиваются какие-то доски и обломки дерева. Мик бежит в комнату за биноклем, с видом заправского моряка вглядывается – и замирает от мгновенной догадки. Море прибило обломки его лодки. Мик стаскивает одежду и спускается в воду – прохладную и пронизанную бликами утреннего солнца. Наслаждаясь упругими волнами и ловкими, быстрыми движениями своего худого, загорелого тела, Мик доплывает до камней. Ухватившись за остаток кормы, плывёт обратно. Три раза пришлось сплавать, пока не доставил к дому всё до досточки.