Город Последний

Представьте глубокий колодец с тёмной, недвижной водой. Представьте крепкие деревянные ящики, в которых запечатан мой неясный план. Один за другим я кидаю ящики в туннель колодца, и они идут ко дну, протягивая вверх серебряные струи пузырьков. Я слежу за их медленным падением в темноту.

Утром я просыпаюсь, и тут же все вспоминаю. На кухне я распахиваю окно навстречу крикам чаек, быстрой мороси и блеску мокрых крыш. Ставлю кофе на синий огонёк газа и ухожу, аккуратно прикрыв дверь.

Захватив в коридоре пачку бумаги и ручку, возвращаюсь и сажусь в коридоре, под кухонной дверью. Пишу на листке крупными печатными буквами: «ПРИВЕТ» и просовываю под дверь. Следом ручку. Жду, прислушиваясь, но из вежливости не подглядываю.

Скрипит подо мной пол. На кухне капает из крана. Ещё слышу гудение газа и какие-то тонкие всхлипы – наверное, это обрывки чаячьих криков. Всё это вместе складывается в тишину, сплетается в мягкую тихую ткань, обнимающую меня, как одеяло перед долгим сном.

Наверное, сейчас я услышу шипение и плеск выкипающего кофе. Глупо получится.

Но ничего подобного. Идёт секунда за секундой, я мысленно прикидываю, за какое время кофе должен (должен был?) дойти до кипения…

А потом я вдруг почувствовал шаги. В пустой кухне кто-то осторожно и быстро подбежал к двери.

Я жду, затаив дыхание. Останется он или уйдет? Это похоже на охоту, и моя ловушка – белый лист бумаги с обманчиво-печатными буквами, – я жду, вслушиваясь и сжимая в кулаке ручку.

Наконец – я скорее чувствую это по мельчайшим колебаниям воздуха, чем слышу, – там, за дверью, он садится. Тень от ручки, которую я видел в проёме под дверью, пропадает. Я затаиваю дыхание и, готовый разразиться сотней приветственных гиканий и криков, слышу скрип пера по бумаге.

Он просовывает лист обратно.

«Привет! Ты кто?»

Почерк аккуратнее, чем на записке с волшебной раковиной.

Не просто ответить на такой вопрос. О чём он спрашивает? Наверняка не об имени, кому какое дело до имён.

Склонившись над бумагой, я быстро пишу:

«Я здесь живу. Я приехал в Город, чтобы рассказать о нём другим людям. Что есть в Городе красивого и интересного, где стоило бы побывать. Это моя работа. А ты кто?»

С азартом я проталкиваю листок обратно. Мгновение – и я уже слышу скрип пера по ту сторону двери.

«Меня зовут Мик, или Маленький Мик. Я читал, там всё неправда».

На это сложно ответить, я инстинктивно чувствую, что Маленький Мик не любит вранья.

Подумав, я пишу:

«Приходится привирать, ничего не поделаешь. Иначе мне бы не платили денег. Но правду я тоже пишу. Ты видел старое дерево? Я писал про него».

Лист мгновенно исчезает под дверью. Шорох ручки.

«Да! Очень красивый, самое красивое, что есть в Городе. Ты писал про него?».

«Да. Листы в машинке, если интересно».

«Подожди».

Я не слышу – скорее угадываю по легчайшим движениям воздуха и по колебаниям теней, как он встаёт и идёт к столу. Шелест бумаги.

Он возвращается и садится под дверь. Опять ничего не слышно, но как-то я угадываю его движения там, за дверью.

«Про дерево ты здорово написал, это правда. Напиши ещё про пустырь, и пляж, и острова. Это тоже будет правда».

Я улыбаюсь. Взять что ли и написать про пустырь? Так мол и так, одна из главных достопримечательностей Города и центр туристической инфраструктуры…

«Про пляж и острова напишу. Про пустырь обещать не могу. Это не понравится пароходной компании».

В ответ он прислал серию картинок: на первой был изображён маленький человек, стоящий прямо и держащий в руках что-то вроде метёлки, на второй – он же, но почему-то с сильно укоротившейся шеей, на третьей – снова с нормальной шеей.

«Это что?» – осторожно спрашиваю я.

«Это я пожимаю плечами», – приходит ответ.

Мне кажется, что он уйдёт, что он уже уходит, что ему надоело и стало скучно – и я в отчаянии бросаюсь в последний рывок, выпрыгиваю из чащи как неудачливый охотник и бегу к ловушке, из которой он уже выбирается.

«А мы можем просто поговорить?» – пишу я.

Лист замирает под дверью, потом исчезает. Я отчаянно вслушиваюсь в тишину, ища скрип пера, подрагивание листа, шорох бумаги – что угодно, только не голос, поэтому он оглушает меня, как гром среди ясного неба.

– Может быть, потом, – уклончиво говорит Маленький Мик. – Я зайду завтра утром.

Я слышу лёгкий шелест ткани. Он уже исчез.

За дверью шуршит морось, капает из крана вода, чуть поскрипывают подо мной, будто дыша, старые доски пола. Тишина.

С трудом поднявшись на затёкших ногах, я открываю дверь на кухню. Кофе как не бывало, и это кажется мне хорошим предзнаменованием. Значит, он скорее всего вернется. Иначе не стал бы ничего брать.

Поймал я его или нет? Приручил ли? Мне самому неприятно думать обо всем этом в таких словах, но отчего-то лезут на ум охотничьи мысли.

Чтобы отвлечься, я ставлю кофе и начинаю писать про пустырь.