Город постоянной темноты

— Что такое? — Заинтересованно посмотрела на него секретарь, отвлекшись от окрашивания ногтей.

Джастин выпучил на нее глаза и ошалело посмотрел по сторонам.

— Все нормально. — Кивнул он и вышел на улицу.

Тепло, но пасмурно. Весна набирала обороты, но небо угрожало противным мелким дождиком. Джастин посмотрел на небо. Облака рассеялись по небу, как молочная пенка по капучино.

12

До Колли я был только на двух похоронах. Моего друга, еще из прошлого интерната, Пита Тимпи, который умер от туберкулеза в пять с половиной лет. Мне тогда тоже было пять лет и я почти ничего не помню. Помню только, как мальчишки с невинными лицами смотрели на его тело в красном гробу, и как я плакал, когда священник читал над ним молитву на кладбище. Кажется, на этих похоронах было много народа.

Вторые похороны в моей жизни случились уже здесь, в Обители. Я тогда прожил в лагере меньше года, когда умер один из подсобных рабочих: сорвался с крыши, когда стелил новую черепицу на административном корпусе. Ох, и суматохи тогда было, все ждали трудовую инспекцию и еще какие-то там комиссии, но наш директор, мистер Хейвс все уладил. Говорят, у него большая мохнатая лапа в мэрии. Ничему уже не удивлюсь.

Тело Колли нашли утром в камере. Он повесился на своем собственном комбинезоне. Его так и вынесли голого и протащили к лазарету. Все говорят, что он повесился, не выдержав суровой здешней обстановки, но я-то чувствовал, что что-то не так.

Нас с парнями, которые были в ту ночь у тюрьмы, допросили, лишили ужинов на неделю (хотя то и не было таким уж наказанием) и заставили отдраить все тюремные камеры до блеска. Теперь-то понятно, что даже Хейвс не отмажется от проверки.

Колли хоронили в закрытом гробу. Мы даже не посмотрели на него, хотя это, может, даже к лучшему. По крайней мере, мы запомнили его как молодого, красивого и беззаботного. Никто не вспоминал, как он умалял начальство не отправлять его в изолятор.

Я пытался забыть его лицо, которое увидел там, в кустах черемухи, за школой. Но это лицо будет преследовать меня всю жизнь. Лицо человека, сломленного машиной. Я смотрел, как гроб с телом нашего товарища опускают в могилу, слыша, но не слушая речь Хейвса и еще пары администраторов, и думал, что все мы похожи на пешеходов, сбитых асфальтоукладчиком. Мы плоские и никому ненужные куски мяса, размазанные по земле, которые рано или поздно соберут и закопают. Как Колли. Слезы стали жечь глаза, и я быстро утер их рукавом. Наклонив голову, я увидел, как Люк смотрит на меня. Признаюсь честно, я никогда не видел его таким. Он выглядел так, будто завидовал Колли. Я испугался его взгляда. Взгляда человека, задумавшего самоубийство.

Мне вспомнилась лекция мисс Ровински на тему самоубийства. Мы тогда смотрели какой-то фильм, кажется «Общество мертвых поэтов». Там один парень, Нил, кажется, так хотел стать актером, но его папаша выбрал для него карьеру врача и парень, не справившись с напором отца повесился или застрелился… Черт, я уж не помню! Мы тогда посмеялись над ним, думая, нам бы его проблемы. Глупо было показывать этот фильм людям, которые полжизни провели в ночлежках или интернатах типа этого. Но мисс Ровински сказала, что нельзя сравнивать чужую жизнь со своей. «Конечно, — говорила она, — вам кажется, что проблемы героя сущие пустяки по сравнению с вашими, но как вы можете судить о его чувствах не побывав в его шкуре. Как вы можете осуждать его за малодушность, если никогда не испытали того, что терпел он в течение долгих лет»?

Но она все же согласилась с нами, что самоубийство не было выходом. Она сказала, что это самый простой путь и что он никому не принесет пользы. Мисс Ровински сказала, что так могут поступить только самые эгоистичные люди, которые не заботятся о чувствах других: своих родителей, друзей, одноклассников. Тогда Малыш Питти сказал, а что делать тем, у кого нет родителей и друзей? Получается, что всем было бы все равно. Мисс Ровински сняла очки, положила их на свой стол и с грустью сказала: «Мне не было бы все равно». Жаль, что Колли тогда не было с нами.

Мы разошлись через полчаса службы. Впервые начальство не журило нас за общение с несверстниками. Хотя, мы почти не общались. Люк шел рядом со мной, задевая рукавом своей темно-синей рубашки мой рукав, и я чувствовал его горячее тепло. Мне хотелось плакать и очень сильно, но я знал, что зарыдай я сейчас, мне придется утирать нос до конца пребывания в лагере. Слезы никому не прощались. Может, Колли поэтому повесился? Увидел, что мы наблюдали за его унижениями, не вынес позора и… Нет, не может этого быть! Изнутри ничего не разглядишь, да и на улице было темно! Я вздохнул.

— Как ты? — Спросил меня Люк.

Я покачал головой.

— Нормально. Жалко Колли. Был хорошим парнем.

Люк кивнул. Что еще говорить?

За нашей спиной пронесся Бобби, тот самый, кто трахал мисс Ровински пару дней назад и устремился прямо к директору.

— Мистер Хейвс! Мистер Хейвс!

Он подлетел к нему и стал что-то нервно бормотать на ухо. Лицо директора исказилось, и он стал стучать рукой по карману брюк.

— Где он?