Город постоянной темноты

Макс Парсонс — лучший ученик, способности к музыке.

Джон Рипли — замкнутый парень, с принципами, себе на уме, обостренное чувство справедливости.

Почему в лагере запрещены контакты между ребятами разного возраста?»

Он захлопнул блокнот. Добавить было нечего. Сколько пройдет времени, прежде чем его раскусят? Вопросов пока было больше, чем ответов.

Он снова сел на подоконник и посмотрел на небо, которое уже совсем было заволочено. Почему в этом городе постоянно темно?

Сейчас в отражении окна он увидел образ своей матери: молодой, с заплетенной косой вокруг головы, лучезарными глазами цвета василькового поля и добродушной улыбкой. Эта улыбка могла бы растопить Ледяное озеро на дне ада.

Его мать погибла в автокатастрофе, когда ей было тридцать семь, а Джастину тринадцать. Отец воспитывал мальчика один и к тому времени, как ему нужно было уезжать в колледж, окончательно спился. Джаст узнал о его смерти уже в колледже, как раз перед выпускными экзаменами, за что получил отсрочку на неделю для сдачи всех квалификационных работ.

Он и на журналистику-то пошел только ради матери, которая всегда видела его писателем. Мужчина достал из-под кровати свой чемодан и вынул оттуда потрепанную книгу в мягкой обложке с изображением нагой девушки. «Норвежский лес» — любимая книга его матери. Она купила ее года за три до смерти и перечитывала по несколько раз в год. Она говорила, что если когда-нибудь умрет, то хочет, чтобы эта книга напоминала Джастину о ней. Мужчина прижал книгу к груди и сел на кровать. Теперь ему самому столько же сколько было ей, когда она умерла, а что он имеет? Случайные связи, непостоянное жилье, разбитая карьера, которая катится вниз. Он всегда хотел быть похож на мать: упрямую, амбициозную, целеустремленную с широкой душой. А стал больше походить на отца: спивающегося, разочарованного в жизни одиночку, ненавидящего весь мир. Но у отца хотя бы повод был — он похоронил жену, недожившую и до сорока. А какой повод у Джастина? Почему мы клянемся себе никогда не становиться похожими на своих родителей, а сами становимся еще хуже их? Что еще нужно сделать, кроме клятвы, чтобы избежать их ошибок? Или это непреодолимо? Мы просто сосуд, наполненный генетической памятью предыдущих поколений? И никогда не сможем налить в этот сосуд нечто иное, чем уже заложено природой?

Джастин открыл книгу. Крупный шрифт, затертые страницы, промасленные уголки от частого перелистывания. Он никогда не читал ее. Миллионы раз начинал, но не доходил и до третьей главы. Он только перелистывал страницы, вырывая фразы, цитаты, имена, но никогда не мог довести все до конца. Будто боялся, что мать откроется ему с какой-то другой, страшной, неприглядной стороны, прочтя он эту книгу. Почему она ее так любила? Почему хотела, чтобы именно она напоминала ему о ней? Он не хотел знать, он просто хотел ее помнить. А для этого было достаточно прижать книгу к сердцу.

15

Я опять проспал. Мои товарищи уже отчаялись будить меня, потому как неизбежно получали либо отборные маты, либо хлопок по затылку. Все уже оделись и собирались на завтрак, когда я спустил ноги с кровати. Пол был леденющим и я отдернул ногу, протирая глаза кулаком.

— Шустрее собирайся, сейчас Оуэнс зайдет! — Шикнул мне Карл.

Но было уже поздно. Контролер уже вошел. Все парни заняли боевые позиции у кроватей с табличками, а я пытался натянуть хотя бы штаны.

— Итак, Рипли. — С довольной улыбкой кота, слопавшего канарейку, подошел ко мне Оуэнс. — Вы в своем репертуаре. Вам не хватает работы?

Издевается. Конечно, он-то греет свою задницу у камина вечерами. Или курит. Или пьет. Или и то, и другое. Я молчал.

— Ладно, мы поговорим после завтрака, а сейчас собирайтесь и поскорее.

Он поставил галочку в обходном листе и с видом герцога Йоркского удалился.

— Тебе что проблем мало? — Налетел на меня Марти.

В своем репертуаре. Вечно печется обо всех, тоже мне матушка нашлась.

— Отвали от меня Шип! — Огрызнулся я и грубо отодвинув его плечом пошел к раковине.

Больше ко мне никто не подходил.

В тот день было воскресенье и уроков не было, но мистера Саймона я увидел в столовой. Странно, что он зашел в наш корпус, наверное, заблудился. Он дружелюбно улыбнулся мне и кивнул головой, в знак приветствия, еще из другого конца коридора. Мне показалось, что он выделил меня в каком-то своем непонятном для остальных списке, что становилось опасным. Еще никогда особое внимание учителей к моей персоне не приносило мне радости. Я попытался скрыться в толпе ребят, но все равно затылком чувствовал настойчивый взгляд нового учителя.

Мы быстро позавтракали и вышли на построение. Каждое воскресенье было лишь формально выходным. Если нас освобождали от учебы, еще не значит, что нас освобождали от трудовой повинности.

— Уважаемые воспитанники! Сегодня, по старой, доброй традиции, мы все вместе выйдем на общественную работу. Не стоит напоминать, как важен подобный труд. — Мистер Хейвс сегодня был в приподнятом настроении.

— Наверное, подрочил вчера на славу. — Шепнул я Карлу. Тот пискляво захихикал.