Боль отдавалась в моей челюсти, когда я сжимал зубы, чтобы не ударить по чему-нибудь кулаком. Моя мать была настоящим куском гребаного дерьма.
Никки говорила тихо, как будто чувствуя, что я балансирую на грани. Я погладил большим пальцем ее ладонь, дав понять, что никогда не сорвусь на ней. Во всяком случае, не в гневе.
— Я выросла не здесь, поэтому не знаю… но власти просто так позволяют это? — спросила она.
Есть какой-то подтекст в ее словах, но опять же, я пытался не зацикливаться. Я спрятал еще один кусочек ее головоломки, но ответил на вопрос.
— Нет. Они не позволяют. Но мы с Кэлли держали все в секрете, говоря учителям и другим взрослым, что наша мама работала по ночам и все такое.
Это работало до поры до времени.
Я прочистил горло, поерзав. Конечно, наше детство не было идеальным, но сейчас я поделился с Никки хорошими воспоминаниями. Дальше были только ужасы.
— Вступил в морскую пехоту, когда мне исполнилось восемнадцать, — я снова провел свободной рукой по волосам. — Был молод и глуп. Мы так долго жили сами по себе, поэтому я решил, что с Кэлли все будет в порядке.
Я рассмеялся, вспомнив соглашение, которое заключил с Ганнером, когда мы вместе проходили подготовку разведчиков-снайперов.
— Что такое? — мягко спросила она, улыбаясь.
— Однажды ночью я заставил Ганнера поклясться, что он попросит Кэлли выйти за него замуж, — ее тихий вздох только заставил мою улыбку стать шире, и я, наконец, посмотрел на нее.
Черт. Она прекрасна. Последние лучи солнца отражались от ее светлых волос, отчего казалось, что она окружена нимбом. Ей бы не понравилось, если бы я сказал ей это — она та еще скромняга, чем может показаться.
— В этом не было ничего романтичного, — сказал я, пожав плечами. — Из-за брака ему государство дало бы квартиру. Мы просто хотели съехаться. У меня было бы свое общежитие, но я бы проводил время у них. Как одна большая счастливая семья… — мои слова оборвались, шквал воспоминаний разбился о стены, которые я воздвиг.
— Но этого не произошло, — прошептала Никки.
Все, что я мог сделать, это покачать головой и повторить мантру.
— Нет. Этого не произошло, — наконец ответил я, мой голос был пустым и невыразительным.
Будто совершенно другой человек рассказывал Никки о том, что мне позвонила Кэлли, когда я был в командировке, и я слышал ее крики боли, пока она умоляла меня помочь ей. Как будто кто-то другой говорил, как я подвел самого важного человека в своей жизни. Я не должен был оставлять ее одну.
Тяжесть этих воспоминаний и боль, которую они несли, бросили тяжелую тень на мою душу. Частичка меня осталась позади в том далеком прошлом. В тот день умерла не только моя прекрасная младшая сестра.
Я тоже умер. Я воздвиг стены в слабой попытке оградить себя от чувства вины, желая верить, что никогда не слышал тех криков, что не подводил Кэлли.
И если я никогда никого не подпущу близко, то больше не испытаю этого горя.
Я оцепенел.
Тепло Никки окутало меня, застав врасплох. Она прижалась ко мне, свернувшись калачиком на коленях, ее голова уткнулась мне в подбородок, руки крепко обхватили меня за талию. Она была спасательным кругом в море горести. Я прильнул к ней, отчаянно желая ощутить прикосновение ее кожи к своей.
— Вот как ты понял про темноту, — ее голос был едва громче шепота, произнесенного прямо у моего сердца.
Я погладил своими мозолистыми ладонями вверх и вниз по ее рукам. Прикосновение заставило ее прижаться ближе, и я не знал, как теперь смогу ее отпустить. Закрыл глаза. Забавно, что я описывал событие, которое заставляет меня отказаться от любви к девушке, которая проложила себе путь в мою израненную душу.
— Что с ней случилось? — спросила она тихим голосом.
Я держал глаза закрытыми, в уголках скапливались слезы.
— Наша мама решила снова появиться после годового отсутствия, — воспоминания нахлынули снова. Ганнер узнал подробности, когда работал на федералов, и рассказал мне, поняв, что я спокойно их не выслушаю, не убив. — Она задолжала деньги каким-то русским, — Никки напряглась в моих объятиях, но не отстранилась. — И им не нужна была ее обычная форма альтернативной оплаты. Поэтому она предложила им кое-что получше, — я гневно высказал последнюю часть, все еще ощущая злость. — Кэлли всегда была мягче, чем я. Наверное потому, что я не рассказал ей и половины того дерьма, что натворила наша мама. Когда та попросила встретиться, Кэлли пошла.
Никки покачала головой у меня на груди, в ее голосе слышался гнев.
— Она доверяла ей. Родители должны заботиться о детях. Они должны защищать, — сказала она, ее голос дрогнул.
Что-то в ее словах заставило меня обнять ее крепче, как будто я мог сдержать боль. Потребовалось мгновение понять, что она не видит, как я киваю головой в знак согласия.
— Да, малышка. Семья должна защищать.