Наспех состряпав шар клубящегося Подземного Огня, я неуклюже швырнул его в мертвецов, выгадывая немного времени. Тела разлетелись в стороны, ветхая одежда занялась чадящим пламенем, но покойники вновь поднимались на шаткие ноги, размеренно двигаясь в мою сторону. Мутнеющими глазами я обвел почти пустой зрительный зал. Что ж, будем бороться с причиной, а не следствием.
Ближайший ко мне некромант даже не понял, что умер. Без крика пропал в столбе пламени, осыпался горкой пепла. Остальные сразу обложились защитой в три ряда, увидав, что один я легко пробиваю. К счастью, они не могли атаковать в ответ. Ты либо ведешь армию зомби, либо швыряешь в недруга молнии, так это работает.
Придерживаясь за спинки кресел, я поднялся на пролет выше. Пробитая ножом печень хлестала кровью, как откупоренный бочонок вином. Свертываемость была катастрофически низкой, и я никак не мог обнаружить поломку. Я наотмашь разметал передний ряд мертвецов, выгадывая время. Примерился, и швырнул Подземный Огонь в некроманта на центральной трибуне. Пламенные вихри стекли по его защите на пол, вяло затеплились на обивке кресел.
- А с тобой придется повозиться, да, смертничек?! – крикнул я, надеясь напугать его, обратить в бегство.
Помимо психологической атаки, в моем арсенале оставалось маловато трюков. Организм стремительно слабел, и я второй раз за день чувствовал, что умираю. Собравшись с силами, а обрушил на врага Палицу Индры. Защита треснула, некромант упал между сидений, не мертвый, но оглушенный. Все хлеб. Вместе с ним упало пару десятков мертвецов, жаль, слишком далеко от меня.
Я уже не шел – полз, сам не свой от потери крови. За спиной плаксиво стонали. Близко, слишком близко. Проклятое время работало на властелинов смерти. Дьявол, как же широко раскинулся заговор, как глубоко укоренился, если сумел объединить таких разных людей, как Абусалам и эти клоуны?!
На меня навалился мертвец, вцепился в плечо тупыми зубами. Было не очень больно, он даже куртку не прокусил, но я понимал, за болью дело не станет. Цепкие пальцы схватили меня за ботинок, поволокли вниз. Там в меня вцепились еще одни руки, и еще одни. Не в силах перевернуться, я собирал последние крупицы сил, чтобы рвануть проклятую нечисть вместе с собой. Но случилось иначе.
Затрещал электрический разряд, запахло озоном даже сквозь фильтры, и сжимающие меня пальцы исчезли. Что-то грохнуло, взорвалось. Затрясся пол. Потом еще раз, тише и дальше. Долгое время висела невообразимая тишина. Наконец я ощутил, как с меня стаскивают мертвые – теперь и в самом деле мертвые, - тела. Сильные руки перевернули меня на спину, и я увидел сосредоточенное лицо Ольги.
Она изменилась, постарела, но осталась собой. Ольга критически осмотрела меня, ощупала рану, кивнула сама себе. Что ж, кажется, не помрем.
- Не сегодня… - я все же нашел в себе силы улыбнуться ей.
- Не сейчас, - поправила она.
X
Вернуться в Боград было, как упасть лицом в родник, после долгого путешествия по знойной пустыне. Вода везде, на коже, языке, зубах, забирается в ноздри и глаза, льется в глотку, орошая пересохшее русло пищевода. Ты готов лежать так вечно, впитывать жизнь иссушенными порами. Где-то на задворках сознания мечется мысль, сигналит, что надо оторваться, иначе смерть, но тело жадно глотает холодную ломкую влагу, и твой безумный смех всплывает на поверхность пузырьками воздуха.
Ольга знала это чувство. Давным-давно, еще до всей этой чехарды с Городом-Тысячи-Богов, ей доводилось пересекать пустыню Гоби из Монголии в Китай. Практически на спор, - в то время они многое делали на спор, испытывая Дух и Тело, - практически без воды. Ольга даже не помнила, что они искали тогда, в этом опаленном солнцем краю, где даже озера пропитаны солью. Там, возле старого, уходящего в песок колодца, она обрела нестираемое воспоминание, невыносимо острое чувство изобилия после долгих лишений.
Каким-то чудом ей удалось не захлебнуться в магии, вынырнув на поверхность наполнить воздухом легкие. От избытка эмоций дрожали руки, катились по щекам слезы счастья, эйфория наполняла тело гелием, и Ольге казалось, что самый легкий ветерок способен подбросить ее до луны. Еще в поезде она уловила этот бешенный ток. Сидела, как на иголках, вспоминая жесты, положения рук, вербальные конструкции, перебирая практики и внутренние настройки.
Пусть движения все еще оставались неуклюжими, но тело вспоминало охотно, пальцы сплетались в нужные фигуры, складывались в знакомые знаки. С мозгом, лишенным практики без малого на два десятка лет, было сложнее. Ольга так увлеклась, копаясь в собственной голове, что проскочила буферную зону, едва заметив Харона. Не отвлекаясь, всучила ему монетку, а сама все перебирала в памяти названия и образы. Ладонь Ваю – сильнейший порыв ветра, Копье Одина – направленный сгусток энергии, Песок Сетха – локальная пыльная буря… Многие названия она сама и придумала. Новый мир нуждался в новой терминологии. В те времена они, подобно Первым людям, давали имена вещам и явлениям.
***