Придется ехать. То есть идти — до горотдела три шага. Хоть и не положено отлучаться, но случай-то какой.
Попросил свободного от смены постового минутку подежурить, поднял, поколебавшись, заведующего общей частью облисполкома — тот чертыхнулся было, но, уловив суть, сказал: бегу.
И вправду, видно, бежал. У входа в милицию встретились. Вот он, голубчик, — инженер-знаменосец Квитко пригорюнился за решетчатой дверью. Высокий, плечистый, с непомерно толстым — от знамен — торсом. И не пьян, не пьян. Запашком, правда, навевает, ну и что?
— Поужинал в ресторане, а эти… — зло крутнулся Квитко.
"Эх ты… может, ребята и перегнули палку, а может, они тебя от больших неприятностей спасли".
Пока облисполкомовец писал расписку, а инженер Квитко раскручивал знамена, милиционер спросил тихонько и вроде виновато:
— А с ним как?
— В гостиницу устройте. Пусть отдохнет… перед завтрашним.
…Наконец-то пауза. Второй час ночи, а детектив так и не раскрыт. Тут жизнь почище детективов винты крутит. Налил в стакан чай, но и глотнуть не успел.
— Вы простите за беспокойство, — старчески дребезжащий голос заставлял напрягать слух, — тут мальчик позвонил, 4-20-20 телефон, просто случайно. Лет пяти, видимо. Плачет, говорит мама с работы не вернулась, отца нет, а с ним еще ребенок, совсем малыш.
— Спасибо… что-нибудь придумаем.
"Но что? Как там… четыре-двадцать-двадцать…"
— Как тебя зовут? Рома? Добрый вечер (хотя какой уж тут вечер), Рома, с тобой говорит самый главный ночной начальник. Ну-ка не хнычь и рассказывай, что случилось.
— Мама не пришла.
— Так… а папа где?
— В больнице.
— Ты с братиком?
— Он уже спит, а мне страшно.
— А вот это ты зря… Ты не бойся, я рядом. Писать цифры умеешь? Ну вот, напиши-ка мой номер. А теперь проверь — набери эти цифры и попадешь ко мне.
— Дежурный по обкому слушает (ах, черт, это же малыш. Долго, однако, он набирал). Видишь, я всю ночь буду рядом с вами. А мама скоро вернется. Она, должно быть, во вторую смену осталась.
"Сучка, — думает про себя Иван Михайлович. — Муж в больнице, а она детей бросила. Или алкоголичка — еще страшнее".
Несчастья он не хочет и подразумевать: хватит их, несчастий!
— Рома, телефонный шнур длинный? Ну вот, поставь аппарат возле кровати, ага, на тумбочку, молодец, ложись, и я тебе сказку расскажу… В некотором царстве, в некотором государстве…
Все, по этому телефону теперь долго не позвонят. Рома слушает, иногда переспрашивает, но голос его все реже и тише, и наконец Иван Михайлович с удовлетворением слышит далекое ровное дыхание — спит.
Он хотел было опустить трубку, но подумал, что тогда там, на другом конце провода, раздадутся гудки, и они разбудят мальчика. Бог с ним, с телефоном, их тут и так много. Кому надо — дозвонятся.
Потревожил телефонную, выяснил фамилию владельца телефона четыре-двадцать-двадцать. Затем милицию — не случилось ли что с Эльвирой Николаевной Николаевой?
Таких сведений нет.
Утром, когда приходит уборщица, Иван Михайлович встряхивается от дремоты — предутренний сон только-только настиг его.
Уборщица старенькая, худенькая и любит поговорить.
— Что это у вас трубка лежит?
— А… эта, — Иван Михайлович только теперь услышал короткие гудки. Значит, Николаева вернулась и положила трубку.
Дежурство закончилось. За ночь выпал свежий снежок, и теперь, после бессонной ночи, блеск его режет глаза. Можно бы уйти домой, да в девять важная планерка, попросили присутствовать, а сейчас восемь — ни туда ни сюда.
И тогда он едет к Роме. Ему хочется знать, что же там все-таки произошло.
Дома никого нет. Вышла соседка, сказала, что они уже ушли в садик. Спрашивает у заведующей, в какой группе Рома Николаев.
— А вот его мама, — показывает заведующая на молоденькую полную женщину с темнеющим над верхней губой пушком.
— Я Николаева. А что вам надо? — раздраженно спрашивает она. — Мне некогда.
— Я ночью тоже был занят, Эльвира Николаевна, — говорит Иван Михайлович и представляется. — …Но пытался вместе с милицией разыскать вас.
Мгновенная, кирпичной густоты краска вспыхивает на щеках и шее женщины. Она хватает Ивана Михайловича за рукав, тянет в сторону, умоляюще шепчет:
— Ради Бога! Ради Бога! Простите — подруга подвела: обещала переночевать и не пришла, подвела.
Иван Михайлович осторожно освобождает рукав и уходит. Винить, осуждать — да кто он и что знает? Просто краешек чужой жизни на мгновение приоткрылся перед ним. Приоткрылся и исчез.
На планерку Иван Михайлович опаздывает и получает первое замечание. Второе — за неправильно — не в тот адрес — составленную бумагу. День еще только начинается, значит, не миновать и третьего… Сердце у Ивана Михайловича начинает болеть, он слушает, слушает размеренную речь своего начальника, но совершенно ничего не понимает. Перед ним цветным калейдоскопом проходят события сегодняшней ночи, слышатся другие, расчеркнутые телефонными звонками, голоса.
— Иван Михайлович! — неожиданно обращается к нему начальник.
— Дежурный по обкому слушает, — автоматически отвечает он.