Город живых

Передо мной были обычные дети. Такие же, как в любом другом городе. Я думал о детях. Что они испытывают, что происходит в их маленьких головах, что они думают, когда видят всё это, а главное, как каждый из них пережил горячую фазу конфликта. Почему они остались такими же, как остальные? Даже намного чище и искреннее тех, которые живут в мирных городах. Мысли мчались в моём подсознании, сменяя друг друга, когда я почувствовал на себе взгляд. Он прожигал меня. Я стал смотреть по сторонам в поисках пронзающего взгляда, но не мог его найти. Его не было сзади, со стороны палатки никто на меня не смотрел, а дети продолжали что-то там рассматривать в пакетах с гуманитарной помощью. Им явно было не до меня.

Но после я нашел источник моего беспокойства. На фоне дыр в бетонной стене на меня смотрела девочка. Синяя куртка с оранжевыми яркими полосами была ей велика. Размера на три, так же как моя военная форма. К тому же куртка мальчиковая. На голове – вязаная красная шапка с кусочками грязи. Из-под шапки торчали белые локоны, также в чем-то испачканы. Чумазое детское личико повернуто в мою сторону, а черные бусины глаз впивались в меня. Меня пленили её глаза. Я смотрел на неё и не мог понять, почему не могу отвести взгляд. Сердце забилось сильнее. Кровь по жилам бежала с бешеной скоростью. Если бы я мог видеть себя со стороны, то наверно, увидел, как мои щеки наливаются багрянцем. Я как будто смотрел на самого себя. Точнее, внутрь себя. Сейчас я видел то, что со мной сделала война. Эта маленькая девочка олицетворяла мою собственную душу. Детская невинность, потрёпанная войной, с ожесточенным взглядом, но абсолютно нелепой внешностью. Она смотрела на меня будто с осуждением. Задумайся. Посмотри на себя. Кем ты стал. Разве это нормально? Ты уже не ты. Ты стал кем-то другим. Но в этом нет моей вины. Я же не виноват, что война пришла в родной город. Мне лишь остаётся жить в духе времени. Не могу же я оставаться прежним после всего увиденного. Я пытаюсь оправдаться перед ребёнком, который был принципиальным судьёй. Она имела полное право на меня так смотреть.

Мы не оставляли друг друга. Продолжали смотреть. Передо мной был ангел. Падший ангел, который, несмотря ни на что, оставался им. Пройдя сквозь ад, он оставался чистым и непорочным. Внешность – ничто. Важно, что внутри. Эта девочка заставляла меня нырнуть в глубины собственного подсознания. Человек боится собственной крови. Но почему? Быть может, потому, что боится узнать, что у него внутри. Я боялся посмотреть внутрь себя и признать, что не сберёг, чем так дорожил. Внутри меня было сердце из стали. На нём была кнопка, включающая чувства и эмоции, но вот-вот и она сломается. Мне стало страшно. Это был новый страх. Не тот колючий с передовой. Совершенно иной. Мне было страшно, что когда-то я перестану чувствовать вовсе. Потеряю сострадание. Перестану быть человеком.

Я – узник. Тюремщик созданной своими руками и войной тюрьмы. Когда же я стал им? Скорее всего, это случилось в тот день, когда снаряды вонзились в семью, которая погибла на моих глазах. С тех самых пор я забился в этот угол. Моё собственное бомбоубежище, которое и стало моей одиночной камерой. Я спрятался от жизни, впустив в себя войну. Она и стала для меня единственной и самой настоящей жизнью. Без войны будто ничего не существует. Человек быстро ко всему привыкает. Привыкая, находишь что-то приемлемое и что-то, что можно принять. Я нашел смысл и в войне. Снаряды продолжали бить, лишь звуки доносились до меня и проникали в моё убежище-тюрьму. Когда они затихали, то и смысл пропадал. Выйти наружу я больше не мог. Камерные прутья мне заменили болванки от снарядов «Града». За ними приходили мирные люди. Такие же, как я когда-то был. Они делали селфи, смеялись, целовались и радовались жизни. Они просто продолжали быть людьми.

Мне не удалось убежать от самого себя. Как бы я ни старался, но осознание достало меня. Рано или поздно наступает такой момент, когда ты смотришь внутрь и видишь настоящего себя. Это не тот человек, кем ты мечтал стать в детстве. Скорей антипод. Совершенно другой, чужой, враждебный. Маленький ты бы себя ненавидел. Но в итоге тебе всё равно придётся принять себя, признаться самому себе или покончить с собой. Я так устал от этих мыслей, до кома в горле. Слёзы побежали из глаз. Я смотрел на девочку и рыдал, беззвучно стоя в стороне. Наконец-то смог оторвать взгляд и увести его прочь.

Снова что-то жгучее я почувствовал на себе. Это было солнце. Весеннее, которое светило и согревало. Настоящее яркое, а не тусклая лампа, которая светила с самого начала второго обострения конфликта. Я повернулся, чтоб увидеть, как маленькая девочка, которая заставила меня взглянуть внутрь себя, присоединилась к остальным детям и сейчас что-то уплетала за обе щеки.