Город злодеев. Королева зеркал

Погодите, разве женщина на митинге не сказала, что Урсула называла так свой сад душ? Несчастные жалкие души. Меня мутит от внезапно наступившей уверенности, что даже если я не знаю, где мои друзья, слухи откуда-то идут, и они на чём-то основаны. Я смотрю на телефон в руке и добавляю Калеба Ротко в список. Я должна с ним поговорить. Хотя и не знаю, как это сделать.

«Он сидит в одиночной камере в полицейском участке Королевского города, Мэри. Всего в одной поездке на метро отсюда».

В Её словах есть смысл. Я знаю, как там всё устроено. Я точно знаю, как попасть в эти клетки.

Я вспоминаю ночь битвы, тяжесть топорика в руке и жажду снова испытать эти ощущения: возбуждение от приключения и движения к цели.

«Не лги себе, Мэри. Тебе понравилось держать оружие в руке. Тебе понравилось ощущение, когда топорик вонзается в плоть».

И я снова оказываюсь в той ночи. Джеймс лежит на грязном асфальте, ночь жаркая и пахнет потом. Я слышу шум вертолётов над головой, пока Королевский город изо всех сил старается справиться с беспрецедентной угрозой: драконом, летящим в небе, и морским монстром размером с небоскрёб, бродящим по кварталу. Но монстры, которых они ищут, больше не в том облике, за которым они охотятся. Они выглядят как люди и стоят на улице рядом со мной. Мы видим, как Джеймс умирает от отравленного дротика, попавшего в левую кисть, которую он поднял, защищаясь. Теперь рука усыхает, начиная с пальцев, начинающих чернеть на кончиках. Шум вертолётов и вой сирен вдалеке сливаются в единый гул, затем разделяются; редкие стоны как лезвия рассекают густой воздух. Мир замедляется, секунды растягиваются, пока я пытаюсь придумать, что делать дальше.

Малефисента нависает над Джеймсом и говорит, что не сможет отсечь конечность магией, и я понимаю, что мне самой предстоит спасти своего парня. Я тысячи раз проходила мимо хозяйственного магазина по соседству и знаю, что манекен на витрине одет в жёлтый жилет, клетчатую рубашку и зелёные ботинки и что в пластиковой руке он держит маленький топорик с красной ручкой.

Я больше не слышу, что говорят Малли и Урсула. Я вижу только Джеймса, распростёртого на тротуаре с закрытыми глазами. Если кто- то не отрубит ему эту руку, он умрёт, когда яд дойдёт до сердца.

Я говорю, что сделаю то, что нужно, и бегу. Сильным ударом ноги быстро разбиваю стекло и выдёргиваю топорик из руки манекена. Бросаюсь обратно к Джеймсу, встаю над ним, и тогда слышу девушку из зеркала. Её голос такой же, как мой, но весёлый и лихорадочный.

«Да, – подталкивает она меня. – Отруби её».

И я это делаю. Поднимаю топорик над головой и с силой опускаю: Он рассекает плоть Джеймса, кости, мышцы и сухожилия, а затем сморщенная кисть катится по тротуару. Я выдёргиваю ремень из петель брюк и как можно сильнее затягиваю его вокруг предплечья Джеймса, пока Малли прижигает рану и наколдовывает повязку.

Я падаю на колени перед Джеймсом, кладу руку ему на щеку, пытаясь успокоить своё дыхание, которое становится быстрым и отрывистым.

«Да, Мэри, – шепчет голос. – Отлично. Руки больше нет».

Я подпрыгиваю, когда раздаётся громкий стук в дверь. Выпуск новостей закончился, и Джия выключает телевизор.

– Кто пришёл? – спрашиваю я.

– Ты что? Сегодня вечер понедельника! – раздаётся громкий голос.

– О, феи-крёстные, это натуралисты, – говорю я.

– Эй, – Джия выглядит оскорблённой. – Ты можешь быть немного любезнее? Они тебя любят.

Джия спешит к двери. Женщины-натуралистки влетают в квартиру, как стадо гусей следом за Джинни и Синди, и все говорят одновременно.

– Ты можешь поверить? – начинает Джинни. – Снаружи бродят дозорные. Они пытаются притворяться Наследниками, но это так очевидно.

– Полное, тотальное вторжение в частную жизнь, – возмущается Синди.

– Ладно, ладно, – говорит Эвелин. – Не стоит приносить сюда негативную энергию, дамы. Найдите минутку, чтобы сконцентрироваться.

Беспорядочный шорох курток прекращается, и женщины закрывают глаза. Мэтти держится за опаловое ожерелье, висящее на её шее. С натуралистками квартира наполняется теплом. Эвелин добродушная и милая, Мэтти строгая и проницательная, Джинни щедрая и по-матерински тёплая, а Синди – прирождённый яростный лидер. Все вместе они приносят сюда мир и мудрость, но всё-таки их слишком много.

Синди вздыхает и, махнув рукой, сдаётся. Все снова начинают болтать. Натуралистки целуют друг друга в щёки и развешивают куртки на вешалке у двери. Их объятия действуют как успокоительное лекарство.

– Джия, я знаю, ты что-то испекла, так где же оно? – требовательно спрашивает Синди.

Женщины тут же начинают разбирать тарелки, пока Джия ставит чайник, чтобы вскипятить воду, и достаёт из холодильника кексы. Их разносит Мэтти.

– Значит, на улице были дозорные? – спрашивает Джия, глядя на меня.

– Были, были, – говорит Мэтти.

– Должны же они что-то делать. Пятеро детей пропали, – говорит Эвелин, задумчиво жуя. – Нельзя винить дозорных за то, что они хотят хоть как-то защитить Шрам. Может, их действительно волнуют наши интересы.

– О, не смеши меня, – возражает Мэтти, направляясь на кухню за чайником. – Им нужен контроль.