Города и встречи

И вот Юрий Николаевич уже в первой своей книге переводов Гейне «Сатиры», вышедшей в 1927 году, дал такие высочайшие образцы поэтического перевода, как «Невольничий корабль», «Ослы-избиратели» или «Воспоминания о днях террора в Кревинкеле». Как жаль, что сторонники канонических форм поэзии добились того, что в последних изданиях сочинений Гейне на русском языке были напечатаны не прекрасные, острые и живые переводы Тынянова, а более гладкие, безличные переводы признанных (кем?) переводчиков[533]. Эта книга была издана тиражом 3100 экземпляров и разлетелась мгновенно. Несколько увеличенная в объеме, она вышла в 1934 году в «Издательстве писателей в Ленинграде», на этот раз в количестве 5500 экземпляров.

К сожалению, читатель нашего времени не может познакомиться с переводами «Сатир» Тынянова, потому что эти книги стали большой библиографической редкостью. Недоступен для читателей и перевод поэмы Гейне «Германия», напечатанный в одном из номеров журнала «Звезда» в 1931 году[534].

Шли годы, изменился не только внешний, но и внутренний вид нашего города.

Вольфила распалась. (Некоторых философов-идеалистов арестовали, другие же сами перестали собираться.) На Фонтанке, 50 остался только Союз поэтов, председателем которого пребывал Федор Сологуб, а секретарем — Анна Васильевна Ганзен. Центры общественно-литературной жизни переместились: Дом искусств (ДИСК) перестал играть главную роль, она переходила к дому Зингера, где теперь помещались издательства и журналы. По поводу этого дома фабриканта швейных машин[535], на крыше которого возвышался стеклянный шар, в те годы ходило много шуточных стихотворений и песенок.

На шестом этаже этого дома размещался Госиздат со своими редакциями, ставший главным нервом литературной жизни города, где писатели состояли на службе, куда приносили продукцию, где ее превращали в книги.

…И вся братия СерапионоваСлужит нынче у Ильи Ионова…[536]

Тут зарождалась та бюрократическая машина, принятая на вооружение революцией, которая стала ее злейшим врагом.

Многие писатели пошли работать для «советской власти», и получилось так, что наиболее скромные не занимали «высоких должностей», а служили корректорами, правщиками, младшими редакторами. Заведующими же отделами, начальниками были те, кто удовлетворял идеологическим требованиям райкомов, горкомов, входил в так называемые «номенклатурные списки». Юрий Тынянов служил корректором в Госиздате и читал лекции в Институте живого слова.

Во главе отдела Госиздата тогда стояла пожилая женщина, идеологически подкованная, но далекая от жизни той массы молодых писателей, которые сновали по длинным коридорам «бывшего дома Зингера».

Эта молодежь осаждала заведующую отделом, пытаясь узнать, на какой день назначена выплата гонорара. Некий разбитной денди, желая насмешить заведующую, бросил ей, словно нехотя:

— Мы вокруг вас, как кобели, крутимся…

Наивная дама, поддерживая «панибратский» стиль разговора, спросила:

— А что это такое — кобель?

Предприимчивый юноша, не растерявшись, ответил:

— Человек, которому очень нужны деньги.

Дама приняла это объяснение всерьез и в тот же день шутливо сказала Юрию Николаевичу:

— Вы, Юрий Николаевич, тоже, как кобель, вокруг меня вертитесь?

Юрий Николаевич серьезно спросил:

— Вы знаете, что такое кобель?

— Безусловно, — ответила завотделом, — это человек, которому очень нужны деньги.

— Лучше спросите у вашего мужа, пусть он объяснит вам, — посоветовал Юрий Николаевич.

После этого случая кто-то сочинил стишок:

Кобель имеет грустный вид,В его кармане — закорючка,Когда в редакторах сидитНедоучившаяся сучка!

У ОПОЯЗА тоже было теперь собственное помещение на Исаакиевской площади, где их еженедельные собрания были событиями недели.

Меня часто увлекала туда моя подруга по голодной зиме 1920 года — Шура Векслер. Там уже не бывал Виктор Шкловский, но Тынянов, Эйхенбаум, Жирмунский бывали постоянно. Юрий Николаевич не пропускал ни одного заседания, но обычно уходил, не ожидая конца, оправдываясь тем, что пишет книгу. Однажды, провожая меня домой, он признался, что Корней Иванович уговорил его написать детскую книгу. Она все растет, а времени мало. В издательстве он уже не работал, оказывается, уволили по сокращению штатов.

Чуковский сосватал его в издательство «Кубуч». Никто не знал этого издательства, но оно обещало платить, и Юрий Николаевич охотно взялся написать историческую повесть о декабристах. Только много позднее я узнала, что Юрий Николаевич собрал сочинения Вильгельма Кюхельбекера и написал к ним предисловие[537].

Кюхельбекера мы знали только по эпиграмме Пушкина:

Вот Виля — он любовью дышит,Он песни пишет зло.Как Геркулес, сатиры пишет,Влюблен, как Буало.

Да еще помнили последние две строки из «Пирующих студентов»: