Города и встречи

Один из своих первых романов «Современники»[516] Ольга Дмитриевна посвятила жизни русских художников в Риме, их связям с гарибальдийцами, колоритными фигурам Гоголя и Александра Иванова. Трагическая судьба Гоголя постоянно занимала ее, и к ней она часто возвращалась в наших разговорах. Творчеству и преподаванию Чистякова она посвятила монографию, написанную ею вместе с художником Яремичем в 1928 году[517].

Уже на закате жизни, закончив ряд больших исторических романов, Ольга Дмитриевна как-то сказала мне: «Вот закончила я свою работу в литературе, теперь буду снова художником, — ужасно хочется писать природу».

На память о наших разговорах, которые мы никак не могли закончить, у меня сохранилось несколько подаренных ею книг, с дарственными надписями. Вот что она писала мне:

«Елизавете Григорьевне Полонской на память о подворотнях»[518].

«Милой Елизавете Полонской, поэту, на память о том же: подворотня, речи злые и добрые, недоеденная конфетка. Привет! Ольга Форш. 7 декабря 1926 года»[519].

Много лет Ольга Дмитриевна жила у Тучкова моста в одной квартире с Ильей Александровичем Груздевым и его женой Татьяной Кирилловной, с которыми дружила[520]

. По ее просьбе Груздевы приняли ее «в дочки» — так она называла сама их совместную жизнь в тридцатые годы. Это было время, когда Форш писала трилогию о Радищеве. Работа в архивах и библиотеках поглощала много времени и сил. Помню, в один из приездов Ольги Дмитриевны из Москвы, где она работала в архиве, она с волнением рассказала, что видела те документы о восстании Пугачева, которые изучал Пушкин, когда занимался «Историей пугачевского бунта».

— У Пушкина все изложено точно, как будто стенографировано.

— А ты так не можешь! — поддразнил ее Груздев.

— Стенографировать могу, а вот сидеть в Москве по полгода — средств нет! — отпарировала Ольга Дмитриевна.

— А у него были? Он в долги влез, а ты не можешь.

Форш заговорила о другом:

— Счастливые мужчины: за них всю черную работу делают жены, и потому мужья могут только думать и писать. Хоть бы мне жениться на какой-нибудь умной женщине!

«Одеты камнем», трилогия о Радищеве, «Михайловский замок», «Первенцы свободы» вошли в золотой фонд русской исторической прозы. Рукой художника Ольга Форш взялась за магистральные темы истории родной страны. По написанным ею книгам наши девушки и юноши будут узнавать о трудном пути русской свободы, о первых наших героях.

Всю жизнь Ольга Дмитриевна мечтала о маленьком клочке земли, где она могла бы жить и работать спокойно. Наконец (помнится, это было вскоре после войны) ей дали в аренду избу в Комарове, неподалеку от писательского Дома творчества. Помню, как она обрадовалась и сразу же побежала полоть крапиву на «своем» участке. К обеду она вернулась довольная, с обожженными по локоть руками. Вечером после службы приехал Дима, и оба взялись за приведение избы в жилой вид.

На комаровской даче я бывала в гостях у Ольги Дмитриевны, и она с достоинством показывала мне разгороженную ситцевой занавеской кухню с русской печью, полки для книг, а перед окном скамью и стол, сколоченные Димой, а также в огороде грядку с луком, который она посадила сама. Мы поговорили досыта обо всем на свете и выпили по две чашки настоящего крепкого черного кофе: «Без кофе не могу жить, — пожаловалась Ольга Дмитриевна, — сердце не работает!» Потом улыбнулась и прибавила: «Требует, чтобы его подхлестывали».

Жилось Ольге Дмитриевне нелегко. Была большая семья, были горькие годы разлуки с дочерью[521], несчастье в семье сына. Были хлопоты о книгах, нападки критики, было мало денег. Ольга Дмитриевна стойко переносила все. Только сгорбилась немного, да складки у рта обозначились резче. Но все та же веселая ирония сверкала в черных глазах под одетыми в снег непокорными волосами.

В 1958 году мы отпраздновали 80-летие Ольги Форш. Денег все еще не хватало, но была слава. Было много телеграмм и папок с адресами, много речей. Ольге Дмитриевне подарили телевизор. Ленсовет предоставил Ольге Дмитриевне две смежные квартиры в почти достроенном доме у моста Революции, и она перебралась туда вместе с детьми и внуками из той небольшой квартиры в пятом или шестом этаже писательской «надстройки» на канале Грибоедова, где она прожила столько лет. Теперь у нее была наконец собственная комната для себя, и квартира для детей, и отдельная комната для любимой внучки, которая тоже зовется Ольга Дмитриевна. Теперь она получила возможность начать строить собственную хибарку (так она ее называла) в Тирлеве, недалеко от того места, где жили родные ее учителя Чистякова. И тут сердце отказало…

Недостаточность сердечной деятельности, кардиосклероз, слабость сердца и, как результат, упорная, не поддающаяся лечению водянка. В Союзе писателей пошли слухи о том, что Ольга Дмитриевна при смерти и никакие сердечные средства уже не помогают. Говорили, что к ней послан лучший из наших врачей-консультантов и что ее часы сочтены, что от больницы Ольга Дмитриевна отказалась.