Города в полете

— Ничего особенного, они заботятся о себе сами, если могут. Конечно, многие погибают, но особенный урон наносят потомству наши прожорливые сородичи — большие рыбоящеры, поэтому при любой возможности мы убиваем их. Но когда приходит время, большинство детей возвращается на берег.

— Возвращаются на берег? Чтекса, я не понимаю. Почему же они не тонут, после рождения? И если они выходят на берег, то почему же мы никогда не видели ни одного из них?

— Конечно вы их видели, — сказал Чтекса. — А еще чаще слышали их голоса. Идем со мной. Он поднялся и пошел в фойе. Руиз—Санчес последовал за ним, его голова шла кругом от предположений.

Чтекса открыл дверь. Священник опешил, увидев, что ночь была уже на исходе — облачное небо на востоке чуть порозовело. Разнообразное движение и пение джунглей не уменьшились. Раздался высокий, шипящий свист и над городом в сторону моря проплыла тень птеродона. Со стороны илистого мелководья донесся хриплый лай.

— Вот, — мягко сказал Чтекса. — Слышите?

Сидящее на мели существо — невозможно было узнать его сразу — снова раздраженно захрипело.

— Сначала конечно трудно, — сказал Чтекса. Но самое страшное для них уже позади. Они выбрались на берег.

— Чтекса, — сказал Руиз—Санчес. Ваши дети — это двоякодышащие рыбы.

— Да, — сказал Чтекса. — Это и есть наши дети.

V

Потом стало ясно, что именно беспрерывный лай двоякодышащих рыб поверг Руиза—Санчеса в обморок, когда Агронский открыл перед ним дверь. Поздний час и переживания сначала по поводу болезни Кливера, а затем из—за разоблачения его откровенного обмана, тоже подействовали на него. К этому необходимо добавить растущее по пути домой, под светлеющим небом, чувство вины по отношению к так надолго оставленному Кливеру и, конечно потрясение оттого, что Микелис и Агронский вернулись именно тогда, когда он пренебрег своими обязанностями.

Но главной причиной такого состояния священника был звенящий до сих пор у него в ушах лающий крик детей Литии.

Спустя несколько мгновений он пришел в себя и обнаружил, что Агронский и Микелис усадили его на стул в лаборатории, и пытались, не потревожив и не свалив его на пол, снять плащ, что было так же невыполнимо, как, например, попытаться, не снимая пиджак, снять жилет. Он неуверенно вытащил руку из рукава плаща и поднял глаза на Микелиса.

— Доброе утро, Майк. Простите мои дурные манеры.

— Не говорите глупостей, — спокойно сказал Микелис. — Как бы то ни было, но сейчас вам лучше помолчать. Я уже провел полночи над Кливером, пока ему не стало лучше. Рамон, прошу вас, не заставляйте все повторять сначала.

— Со мной все в порядке. Я не болен — просто очень устал и немного переволновался.

— Что случилось с Кливером? — настойчиво спросил Агронский. — Микелис вроде успокоил его.

— Майк, не волнуйтесь. Уверяю вас, со мной все в порядке. А у Пола глюкозидное отравление — сегодня днем он поранился о колючку. Нет, уже вчера днем. Как он себя вел с тех пор, как вы вернулись?

— Ему было плохо, — сказал Микелис. — Без вас мы не знали, что делать и дали ему две таблетки из тех, что вы оставил.

— Две таблетки? — Руиз—Санчес с трудом опустил ноги на пол и попробовал встать. — Я понимаю, вы не знали что предпринять, но, все же, лучше мне посмотреть его…

— Рамон, сядьте, пожалуйста. Микелис говорил тихо, но его твердый тон не допускал неповиновения. Подсознательно, священник был рад подчиниться этому большому уверенному человеку, поэтому он позволил себе усесться назад на стул. Ботинки свалились с его ног на пол.

— Майк, кто здесь священник? — сказал он устало. — Хотя, я все же уверен, что вы все сделали правильно. Он в порядке?

— Да, но похоже он очень болен. Правда, у него хватило энергии, чтобы ворочаться большую часть ночи. Лишь недавно он, наконец, угомонился и заснул.

— Хорошо. Сегодня уже ничего не надо. А с завтрашнего дня дадим ему лекарство внутривенно. В этой атмосфере превышение дозы салициловой кислоты может привести к осложнениям. Он вздохнул. — Как, теперь мы можем отложить дальнейшие расспросы?

— Конечно, если здесь больше ничего не произошло.

— Ох, — сказал Руиз—Санчес, — думаю, здесь много чего произошло.

— Так я и знал, — сказал Агронский. — Черт побери, так я и знал. Я ведь говорил тебе, Майк, помнишь?

— Что—нибудь неотложное?

— Нет, Майк — нам ничего не угрожает, в этом я уверен. Ничего такого, что может помешать нам отдохнуть. Похоже, вы устали не меньше меня — на вас лица нет.

— Вы правы, — согласился Микелис.

— Но почему же вы не связывались с нами? — взорвался Агронский. — Вы напугали нас до полусмерти, Отец. Если здесь действительно что—то происходит, вы должны были…

— Непосредственно сейчас нам ничего не угрожает, — терпеливо повторил Руиз—Санчес. — А что касается связи, то я знаю об этом не больше вашего. До этой ночи, я был уверен, что мы регулярно общаемся с вами. За связь отвечает Кливер, и мне казалось, он выполняет свои обязанности. Я обнаружил, что это не так лишь после того, как он заболел.

— Тогда нам, по—видимому, придется подождать, — сказал Микелис. — А сейчас я бы с удовольствием прилег… Но, Рамон…

— Что, Майк?