Горожане. Удивительные истории из жизни людей города Е.

На последнем курсе Николаев доверил ему главную роль в телеспектакле «Вам слово, Андрей Скворцов!». Жаль, в Пресногорьковке тогда ещё не было телевизора – не смогли увидеть сына на экране… Ну ничего, впереди вся жизнь – дни бесконечны, ночи безмерны! Теперь он ходит по Свердловску как местный – но свысока смотрит не потому, что загордился, а просто потому, что выше всех на голову как минимум.

Открытий много, каждый день – новое, только успевай осознавать. У него чуткий слух и хорошая память от природы, он ловит чужие меткие выражения, думает, куда бы их пристроить, ну жаль ведь, если пропадут эти сокровища, прекрасные мелочи россыпью! Хоть сам пиши, честное слово… Вот возьму и напишу такой рассказ о деревенском мальчишке, который просит мать выдать ему сапоги – чтобы покататься на льду, а мать не соглашается…

Пресногорьковка, мама, по которой он так скучает, живая речь (а не та выспренняя, как в некоторых пьесах – люди не говорят такими словами, они общаются иначе!). Он и сам не заметил, как рассказ уже готов, называется «Склизко!». Но автору и в голову не приходит куда-то его показывать, отправлять в газеты или ещё куда: написал для себя, пусть лежит. И ещё готово несколько таких рассказов – может, пригодится для какой-нибудь роли.

Дни бесконечные, а годы летят – успевай пальцы загинатъ. Вот недавно они с отцом стояли на площади 1905 года, теперь же он приезжает сюда каждый день на работу – на репетиции. Училище окончено, только троих со всего курса пригласили в Театр драмы – он в этой тройке, и первая его роль – житомирский кузен Лариосик. Ларион Ларионович Суржанский, «Дни Турбиных»:

– Простите, пожалуйста, я наследил вам…

– А вот не будете ли вы добры дать мне кальсоны?

– Душевно вам признателен.

– Я, собственно, водки не пью.

Каждая сыгранная роль оставляет след в душе, борозду в памяти, зарубку на сердце, а в компанию к Лариосику вскоре добавляются Семён из «Плодов просвещения», Малахов из популярной пьесы Аграновского «Остановите Малахова!» – за эту роль ему дали приз Свердловского обкома комсомола. Триста рублей вручили! Как он был счастлив и горд! Купил себе «с премии» маленький чёрно-белый телевизор. И водку. В отличие от Лариосика, он «водки пьёт» – но артисты всегда пьют. Да и весь этот большой город, кажется, только тем и занят. Иначе тоска – и холод.

Толстой, Гоголь, Островский – ни отнять, ни прибавить, но современные пьесы чем дальше, тем чаще видятся ему надуманными, в прямом смысле слова – не от мира сего. Он, кажется, смог бы… Чем дальше, тем больше ему хочется увидеть сцену с другой стороны – глазами автора. У него-то все персонажи будут говорить нормальным человеческим языком. А историй он уже столько напридумывал! Вот, например, «Нелюдимо наше море» – рассказ о том, как старый барак с жильцами затопило и они не могут выйти из дому, вполне можно превратить в пьесу… Призвание – это, конечно, сильно сказано, но его правда будто призывали, а потом раздался голос за сценой. Всего одно слово – однокоренное, но совсем из другой оперы: «призыв». Служба в армии. Егоршино.

Пермь. Каменск-Уральский. Свердловск, тридцать второй военный городок. «Косить» тогда было не принято – страна сказала, вынь два года жизни да положь. Как все – так и ты…

Историй вокруг стало к тому времени столько, что они уже не то что в рассказы не умещались – им в душе было тесно. После дембеля вернулся в родной театр – там поджидали Бальзаминов и Поприщин, а дома, в коммуналке на Ленина, 46 – закадычники-собутыльники, артисты больших и малых академических театров. Пили. Играли. Спорили, как выражались тогда в газетах, «до хрипоты» – о том, как надо пить и не надо играть.

Вот, кстати, о газетах. Уже не вспомнить, как тот самый рассказ «Склизко!», про мальчика и сапоги, попал к писательнице Вере Кудрявцевой. По-настоящему хорошие писатели, они, как правило, щедрые – не ревнуют к чужим талантам, но тащат их к успеху изо всех сил. Вера Матвеевна отнесла рассказ артиста в редакцию газеты «Уральский рабочий», а там взяли и напечатали. Он узнал об этом случайно, в театре: прибежал на вахту, открыл газету и увидел свою фамилию. Да, Коля, да! И даже гонорар потом прислали – тридцать рублей. Ему-то казалось, люди сами должны платить, чтобы их рассказы в газетах печатали…

Рассказ хоть и назывался «Склизко!», но вывел его к надёжной дороге – не скользя, не падая, опубликовал всё, что лежало в столе несколько лет. Даже в журнал «Урал» взяли два рассказа, правда, через губу заметили, что пишете вы, дескать, молодой человек, про обочину жизни. Но ведь и обочина может стать целой жизнью… В январе 1983 года он так осмелел, что отправил подборку (новая жизнь – новые слова) в Литературный институт, в Москву. А в коммуналке на Ленина, 46, всеми делами заправляла, к сожалению, водка. Про обочину жизни он писал с пугающим знанием дела, но в театре всё это благолепие терпели недолго – тогдашний главреж сказал ведущему-пьющему артисту: или сам уходи, или уволим по статье.