Горсть патронов и немного везения

— И попрошу вас не обращаться ко мне на «ты», тем более не оскорблять. Я-то не при исполнении, да вам такие манеры не к лицу.

— Где гарантия, что ты меня отпустишь, если я расскажу, где прячется Ямковецкий? — не вняла она моей просьбе, но тон все же переменила: теперь это был тон провинциальной бизнес-леди, заключающей договор на поставку питьевого спирта в леспромхоз.

— Я могу вам дать стопроцентную гарантию, что не только не отпущу вас, но доставлю в милицию в лучшем случае, а в худшем — пристрелю, как это хотел сделать со мной ваш братец. Стопроцентную, вы поняли?.. Не «расскажу, где прячется Ямковецкий», а «приведу к нему» — только так следует понимать мое условие. А уж как он с вами поступит дальше — не моя забота. Может быть, поблагодарит и отпустит, а может быть — накажет. Вам психологию бандитов лучше знать. Думайте! Слышали, что дяденька сказал: «Следующая — Дегунино».

Она снова притихла с закрытыми глазами, я решил ей не мешать.

Электричка зашипела и стала плавно набирать ход, отстукивая секунды. Пассажирам, наверно, казалось, что мы супружеская пара, повздорившая из-за моего несвоевременного возвращения домой или пересоленной ею каши, и теперь я уговариваю супругу не уезжать к маме во имя детей. Какой-то толстый тип в очках проявлял к нам повышенный интерес — постоянно оборачивался, глядел то на меня, то на нее, всепонимающе улыбаясь, точно хотел сказать: «А я все вижу!»

Я был напряжен и устал, компьютер в моей черепной коробке накалился и выкидывал коленца. На дисплее воображения возникла прелюбопытнейшая графическая картинка, состоявшая из колец разного диаметра, очень подвижных, вкладывавшихся одно в другое, вытягивавшихся в спираль, выпадавших одно из другого, менявших цвета; все это походило на диковинные радиоволны, на «бардак в эфире», как говорил мой командир отделения Семихов. На самом же деле никакого бардака не было — так странно, даже чудовищно трансформировалась пресловутая категория времени, доминировавшая над всем остальным. Самое большое кольцо — это, наверно, моя жизнь; поменьше — период, оставшийся до отлета Майвина за границу (если, конечно, он вообще собирался куда-то лететь), а дальше — время, отпущенное мне на поиск Ямковецкого, время, отведенное мною Давыдовой на размышление, и прочее. Мир существовал для всех нас только в его временном аспекте, именно так рисовалась мне наша взаимозависимость — «матрешками», не умещавшимися друг в друге. Я понял, что, как только круги распределятся в соответствии с их величинами и застынут наподобие годичных колец деревьев, все проблемы если и не будут решены, то, по крайней мере, соприкоснутся — у нас появится общий знаменатель…

Боже! Да я, дурак, чуть было не уснул!.. Все эти разноцветные круги, уходящие в черную небесную сферу, не что иное, как преддверие сна!..

Хорошо, что электричка вскочила на мост над речкой Лихоборкой и гулкие колеса наполнили вагон грохотом: я открыл глаза (сколько спал? секунд пять-семь?) и увидел, что Давыдова высыпает на ладонь какие-то таблетки. Резкая смена пограничных состояний обострила мою реакцию. Еще не отдавая себе отчета в том, что происходит, я бессознательно выхватил у нее маленький пластмассовый флакончик; белые продолговатые «семечки» рассыпались по грязному полу, она вскрикнула и отшатнулась, машинально закрыв руками лицо, словно я пытался ее ударить.

— Не дурите, Давыдова! — потребовал я сквозь зубы, осознав, что едва не оплошал: таблетки назывались этаминал-натрий и применялись как снотворное — где-то в моей неврачебной практике уже встречались. Но если бы они были даже предназначены для лечения запоров, таким количеством, какое хотела проглотить Давыдова, можно было отравиться. — Когда вы подвешивали к люстре накачанный «Си-эном» шарик, а потом делали стерильную уборку в квартире Матюшиной-Балашовой и гримировали ее труп, вы вели себя мужественней, не правда ли?

— Ложь! Ложь! Я ничего такого…

— А кто? Брат? Или Матюшин?

Последнего я назвал, заведомо зная, что к убийству тетки он непричастен, но хотел услышать что-нибудь по этому поводу от нее. «На понт», однако, она не взялась, только мотала головой и ежесекундно меняла окраску.

— Оставьте меня, — попросила едва слышно. — Я отведу вас к Ямковецкому, только… только оставьте!..

Что и требовалось. Я же не садист какой-нибудь, чтобы рвать ей душу, хотя она и нехорошая женщина, конечно.

Толстый тип в очках встал и, придерживаясь за спинку сиденья, пересел к нам. Этого еще не хватало!

— Извините, — ни с того ни с сего, вынул он из широких штанин краснокожую паспортину и, раскрыв на последней странице, протянул Давыдовой: — Не дадите ли вы мне свой автограф? Вы моя любимая артистка, честное слово, я все фильмы с вашим участием смотрю. Сейчас… ручку… — пошарил по карманам.

Давыдова открыла рот. Зная ее артистическую натуру, я понял, зачем: чтобы послать его на х… вследствие чего разразится грандиозный скандал.

— Поставь подпись, Марина, — упредил я готовую сорваться с ее уст тираду и пояснил кинолюбителю: — Я ее менеджер, папаша. Сопровождаю на концерт.