Господа гусары, молчать!

В линзах, в отличие от очков, Алена все-таки видела не так отчетливо. Как будто немного не в фокусе. Немного призрачно. Как будто стояла в темной комнате и смотрела на метель за окном. На свет фонаря в снежной мгле. А за спиной играла тихо любимая песня — грустная, с мягкими, как кошачьи лапы, басами и рваным ритмом. И все это напоминало о том самом первом разе. Не единственном — но все равно… единственном.

Стас продолжил черту — но только теперь пунктиром, легко и остро касаясь языком шеи, груди, живота. Резко развел ее ноги и так же остро дотронулся языком до клитора — поставил точку в конце фразы. Алена зажмурилась, и ей вдруг показалось, что она исчезла — сжалась в ту самую точку, став плотным, тяжелым сгустком пульсирующего наслаждения.

— Посмотри на меня! — низкий голос был как те самые кошачьи лапы, ласкающие и царапающие.

Она открыла глаза и встретилась с его взглядом, который захотелось вдруг как-то назвать, определить — настолько он был волнующим. «Развратный»? Нет, слишком грубо. «Грешный» — вот так лучше. Была в этом запретная сладость. То, чего так хочешь, хотя и боишься в этом себе признаться. Часто и быстро дыша приоткрытым ртом, Алена смотрела, не отрываясь, как его язык ласкает другой язычок. Она снова и снова ловила взгляд Стаса, и по ее телу прокатывались жаркие волны…

— Уже четыре, — сказал он, дотянувшись до телефона. — Прости, но мне придется тебя выставить. В душ пойдешь? Полотенце чистое возьми в тумбочке.

Теплые струи смывали с кожи прикосновения его рук, губ, его запах, и Алене вдруг показалось, что она растворится в воде без остатка и утечет вслед за ними в сливную трубу.

Когда она вышла из ванной, Стас сидел на кровати, в джинсах, но без рубашки, о чем-то задумавшись. Алена стояла и смотрела на него — так цепко, как будто хотела унести с собой. Вопрос вертелся на языке, но задать его казалось просто чудовищным, невозможным.

— Ну спроси, — он поднял голову. — Ведь хочешь же?

— Мы еще увидимся? — послушно и обреченно спросила она.

— Соврать?

Она покачала головой, чувствуя внутри сосущую пустоту.

— Не знаю, Алена. Не подумай, что хочу как-то тебя зацепить покрепче. Я в эти игры не играю. Просто не знаю. Не знаю, хочу ли. Не знаю, надо ли это мне.

— Мой телефон у тебя есть, — она повернулась и вышла в прихожую. Быстро оделась, взяла сумку с подзеркальника, повернула замок. Хотелось хлопнуть дверью, но прикрыла тихо.

Уже стемнело, на улице зажглись фонари. Мелко моросило. Слезы стояли где-то близко, зыбко.

Не реви, Туманова, приказала она себе. Линзу смоешь. Он позвонит…

8

— Нет, господа гусары, — сказал Стас, когда дверь за Аленой закрылась. — Я в эти игры не играю.

Он взял телефон и закинул ее номер в черный список.

Хотелось набухаться в дым. Но, во-первых, надо было ехать в клуб. А во-вторых, Стас старался не пить в дрянном настроении. Потому что становилось только хуже. Он встал, набросил на кровать покрывало, удивился, что зачем-то натянул джинсы прямо на голое тело, и пошел в ванную.

Влажное синее полотенце висело на трубе сушилки. Стас взял его, зачем-то поднес к лицу, как будто хотел почувствовать запах Алены. Но оно пахло… мокрым полотенцем, только и всего.

Ну что, принц долбанный? Из сказки, твою мать! Захотелось все рассказать, да? Так она и сама тебя узнала. Что ж ты не закончил эту сказочку охуительным финалом? Про мамочку — добрую фею, которая ей этого принца купила? Жалко стало? Жалко у пчелки в попке. Или сам повелся? Как же, за столько лет впервые реально захотел телку, а не просто отодрал за деньги. Где бы это записать?

Разумеется, он ее помнил — все эти два года. Не вспоминал, нет. Но и не забыл. Да и как забудешь, если приходилось по два-три раза в месяц трахать ее мамочку. Плюс то забавное обстоятельство, что это была единственная девственница в его богатом сексуальном багаже. Не то чтобы Стас придавал данному обстоятельству какой-то сакральный смысл — и все же было в этом нечто… особое.

Тем не менее, пока он не увидел Алену снова, она была просто фактом биографии. Каких только странных клиенток у него не было. Но тогда что произошло, когда он встретился с ней взглядом и узнал ее?

Все, Стасик, проехали! Хватит сопли жевать, истеричка!

Он встал под душ, такой горячий, который только можно было терпеть, потом пустил ледяную воду — и снова горячую. Пока все тело не начало гореть, словно живьем содрали кожу. И еще добавил, растершись полотенцем. Стало легче.

Одевшись, Стас подхватил с подзеркальника ключи от лярвы и спустился вниз. Сел в машину, завел двигатель, включил радио. Настроенное «Питер-FM» само собой перескочило на «Ретро».

Нет, ты не для меня.Как бабочка огня,Тебя я не миную.Не устою сейчас пред тобой.Ты падший ангел мой,Но я люблю другую.

Стас выругался, выключил радио, но строчки песни прочно засели в голове, повторяясь снова и снова.