Господа гусары, молчать!

Нет, он не любил другую. Он вообще никого не любил и не хотел любить. Какая может быть любовь у того, для кого женщины — источник дохода? Любить одну — и трахать других, чтобы было на что водить ее в рестораны и дарить подарки? Даже при всем его цинизме это было бы уже слишком. Бросить все ради одной и стать мальчиком-зайчиком? Вести танцевальный кружок в доме культуры? Даже не смешно ни разу.

Нет, она не для него. И он не для нее. А падший ангел — всего лишь дежурный образ разврата, который хотят сделать красивым, загадочным. Изысканным. Мол, никакой это не разврат, а нечто глубинное, потаенное. Магическое.

Но — против воли — мгновенно возник абрис нового номера. Еще что-то смутное, расплывчатое. Музыка — нервная, знобящая, бархатисто-черная. Движения — резкие и плавные попеременно. Огненные отблески на коже. И уже Алена отступила куда-то на дальний план…

Любой, кто на сцене, хоть немного, но нарцисс. Показать себя, дать полюбоваться собой, словить кайф от этого любования. Стас танцевал столько, сколько помнил себя. Или, иначе, не помнил себя — нетанцующим. Первое выступление в детской студии — танец божьих коровок. Четыре года? Или три? Главный солист в своей группе. «У вашего мальчика прекрасные данные». Подготовка в балетную академию. Мокрые ступеньки крыльца, тугая повязка на лодыжке, таблетки от боли. Экзамен — ощущение, что все не так, что ничего не получается. Списки поступивших, в которых после фамилий на М сразу О. Разочарование, желание все бросить. А потом бальные — как будто снова крылья выросли. Золотая медаль за самбу с Эгле на чемпионате Европы.

И вдруг все сломалось. Умер отец, Муму болела все чаще и чаще. «Стасик, ну разве танцы — это профессия? Одно дело балет, а так…» Он уперся и пошел в колледж, который по старой памяти все звали «кульком» — училищем культуры и искусства. Сама по себе учеба оказалась довольно нудной, но вот ансамбль, в котором он тоже был солистом, стал отдушиной.

На последнем курсе пришло время задуматься о работе, и Стас устроился в клубную подтанцовку к одному безголосому звездуну третьего эшелона, успешно поющему под фанеру. И все бы ничего, если б звездун не оказался активным рудокопом. Почувствовав однажды тяжелую ладонь на ягодицах, Стас вежливо стряхнул ее — и тут же оказался в статусе безработного.

«Забей, — сказал администратор звездуна Василий, наливая в пузатые бокалы «Хеннесси». — Есть у меня к тебе одна препозиция».

От предложения попробовать себя в качестве стриптизера Стас просто опешил.

«Ты издеваешься? — спросил он, опрокинув дорогой коньяк как вонючую бормотуху, одним глотком. — Вместо одного пидора предлагаешь ублажать целый клуб?»

«Остынь, юноша, — снисходительно усмехнулся Василий. — Во-первых, это женский клуб. А во-вторых, там все строго, никакого секса. Все ублажения — добровольно и только за периметром. Или ты думаешь, что демонстрировать в подтанцовке свою анатомию, одетую в трико, более прилично?»

Муму в очередной раз лежала в больнице, и ей никак не могли поставить диагноз. Деньги нужны были позарез. И Стас решился. Впрочем, выбор этот не стал слишком тяжелым. Василий был прав — демонстрировать себя, свое тело Стас привык с детства. Оставалась лишь пленка моральных принципов — такая же тонкая, как обтягивающее трико. И такая же непрочная.

Он пришел на просмотр в клуб и показал два номера — то, что в его представлении было вполне так стриптизом. Танец с раздеванием и просто раздевание под музыку с активными движениями нижней части тела. Хозяин клуба и постановщик едва не рыдали от смеха, глядя на него.

«Мальчик, танцевать ты умеешь, — вытирая глаза, сказал хозяин. — А вот раздеваться — ни хера. Ты вообще женщину хоть раз вблизи видел? Я уж не спрашиваю, трахал ли».

«Ладно, оставь его, — возразил постановщик. — Фактура у него есть, сам видишь. Хореография, пластика — блеск. А главное — это же чистый секс. Если, конечно, пообтесать маленько. Да, и шерсть удалить. Отовсюду!»

Получилось не сразу. Мешало — парадокс! — стеснение. У него, который большую часть жизни провел на сцене! Но количество все-таки перешло в качество, когда Стас наконец поймал волну. Тогда он еще не вышел из того возраста, когда уже не мальчик, но еще и не мужчина хочет всех женщин сразу. Только потому, что они женщины. И почувствовать ответное желание не одной, а нескольких десятков сразу, одновременно — вот она, настоящая черная магия!

Пить эту энергию обожания, как умирающий от жажды в пустыне. Купаться в потоке жадных, почти осязаемых взглядов. Растворяться в тяжелом, как наркотик, вожделении, блестящем в глазах распаленных самок. Постановщик оказался прав, разглядев в нем потенциал. На сцене от Стаса шел такой мощный импульс сексуальной энергии, что любая женщина, которая смотрела на него, не просто хотела, а почти реально чувствовала его в себе.