Господин двух царств

Мериамон приспособилась к бегу лошади. Кобыла бежала плавно, всадник был искусен, как все персы, будто рожденные для верховой езды. Мериамон так не умела. Она занялась верховой ездой довольно поздно, хотя и молодой, и мало ездила верхом, когда служила в храме. Лошади не так уж часто использовались в стране Кемет. На лодке по Нилу, ногами по суше – к этому ее люди были привычны. Но она была из царской семьи, и отец хотел, чтобы она училась ездить верхом, как положено принцу; он знал, или предвидел, как ей это пригодится.

«Интересно, – подумала Мериамон, – что понадобилось от нее Барсине». Может быть, ее хотела видеть Царица-мать, а Барсина была только предлогом. Опасности не было: тень была спокойна, скользя вслед за лошадью, пугая и подгоняя ее.

Фургоны персидских женщин, как их шатры, роскошны – огромные сухопутные корабли, сверкающие краской и позолотой, завешанные и обитые мягчайшей кожей и шелком ярких оттенков, какие любят персы. На взгляд Мериамон, темновато, слишком много украшений, завитушек и складок, ни одной прямой линии.

Ей было жаль слезать с лошади – день был такой яркий, хотя было холодно и ветрено, но воздух был так чист! Пропитанный ароматами сумрак распахнулся и поглотил ее.

Так, значит, это не Царица-мать. Ее фургон был гораздо больше и весь в золоте. «Там кишмя кишели женщины и евнухи, а этот, – подумала Мериамон, – был почти пустым по сравнению с остальными». Хозяйка его сидела, опираясь на подушки. На ней были вуаль и персидский плащ, но под ним греческая одежда, и волосы ее были заколоты в узел так, как это обожала делать Таис, и перевязаны шелковым шнуром.

Но, несмотря на это, профиль у нее был абсолютно персидский. В этом тряском, шатком ящике красота Барсины казалась еще ослепительней. Глаза ее прямо-таки пожирали Мериамон, когда та забиралась в фургон.

Мериамон с трудом удержалась на ногах, чтобы не упасть прямо в объятия толстобрюхого евнуха, ее сильно качнуло, и она плюхнулась перед Барсиной без всякого изящества. Никто не засмеялся. Мериамон воспользовалась моментом, чтобы восстановить дыхание. Волосы упали ей на лицо. Она стряхнула их вместе с персидской шапкой и не стала надевать ее снова.

– Госпожа Мариамне, – величественно сказала Барсина.

– Госпожа, – ответила Мериамон, еще не совсем отдышавшись, – Барсина.

Наступило молчание. Мериамон не спешила его нарушать. Слишком много ушей, слишком много глаз. Было хуже, чем на посвящении новичков в храме, когда все смотрели, шептались и обсуждали, сможет ли она петь или будет танцовщицей, и сколько нужно времени, чтобы она научилась что-нибудь делать.

Мериамон умела петь, была неплохой танцовщицей, хотя другие перед богами умели делать это лучше. Но сейчас Мериамон не собиралась петь или танцевать. Она сидела, выравнивая дыхание, и ждала.

Барсина слегка улыбнулась.

– Добро пожаловать в мой дворец, – сказала она. – Я надеялась, что ты возьмешь с собой кошку.

– Если бы я знала, – ответила Мериамон, – я попросила бы ее прийти.

– Она не слушается никаких команд?

– Это же кошка, – сказала Мериамон. Улыбка Барсины стала шире.

– Когда я была маленькой, у нас в доме были кошки. Мне не удалось выдрессировать ни одной.

– Кошки не поддаются дрессировке, – сказала Мериамон.

– Так же говорил мой отец. – Барсина откинулась на подушки, опершись на локоть. Она была стройная, узкобедрая, с высокой грудью, как юная девушка, хотя ей было не меньше двадцати пяти. «Похожа на мальчишку», – подумала Мериамон. Даже ее лицо – в шапке, в мужской одежде – можно было принять за юношеское с этим носом с горбинкой и крепким подбородком. Персидские юноши бывают такими красивыми, может быть, поэтому они так ценят и холят свои бороды, что по ним можно отличить, кто мужчина, а кто нет.

– Ты очень хорошо говоришь по-гречески, – сказала Мериамон. – Лучше, чем я.

Ресницы затенили огромные глаза.

– Спасибо, – ответила Барсина. – Меня хорошо учили. Еще ребенком меня выдали замуж за Ментора Родосского, который служил Великому Царю, но никогда не забывал, что он эллин. Когда Ментор умер, меня отдали его брату. Они хотели, чтобы я говорила на их языке. Я была хорошей женой: я подчинилась им.

В ее тоне не слышно было насмешки. Глаза ее были опущены, и в них ничего нельзя было прочитать.

– А для тебя в этом не было удовольствия? – спросила Мериамон.

Барсина пожала плечами.

– Подчинение есть удовольствие.

– Но не в Египте, – сказала Мериамон.

Барсина подняла глаза.

– Даже для жены?

– Я никогда не была женой, – ответила Мериамон.

– Нет? – Барсина снова потупила взгляд. Персидская манера: они считают очень невежливым смотреть прямо в глаза. – Как интересно!

– Потрясающе. – Мериамон поджала ноги. Фургон теперь уже не качало так сильно: они уже спустились с холмов на равнину. Если прислушаться, то за разнообразными звуками, производимыми армией на марше, можно было услышать шум моря, более отдаленный теперь, но еще ясный. – Ты пригласила меня, чтобы спросить, была ли я когда-нибудь замужем?

Щеки Барсины вспыхнули нежным цветом дамасской розы.

– Ты, наверное, думаешь, что я ужасно невежлива?