Господин изобретатель. Часть III

Мы с полковником поднялись наверх, где уже все собрались возле стола, чарки были налиты, на столе были фрукты, хлеб и вот внесли горячий шашлык на шампурах. Я поднял чарку и поблагодарил своих соратников за службу, пожелав им здоровыми вернуться домой. Все выпили разведенного спирту и принялись было закусывать, но Нечипоренко, дождавшись, пока все заели спиртное, велел внести котел с рисом. Пока все переглядывались, а чем же есть, молодые казаки всем поставили миски и подъесаул произнес, что господин посол всем сделал подарок, заказав серебряные ложки на память о нашем походе и стал их раздавать. Ложки всем понравились и тут же стали раскладывать рис и есть его этими самыми ложками.

Нечипоренко велел разлить еще по чарочке и два казака внесли что-то покрытое шелковым платком. Аристарх Георгиевич сказал, что казаки решили подарить Александру Павловичу сундук для бумаг и ценностей, чтобы никакие люди, вроде племянника голозадого абана, не рылись в его вещах. С этими словами Нечипоренко сдернул плат и всем был продемонстрирован большой ларец темного дерева, покрытый затейливой резьбой, изображающей охоту на слонов и львов: с одной длинной стороны были слоны в джунглях, с другой – львы в пустынной степи. Я подошел поближе: это действительно была мастерская работа резчика – звери и люди были выпуклые и «как живые». Казаки поставили ларец и я откинул крышку – там было несколько отделений под деньги и бумаги. Мне очень понравился подарок: я поклонился казакам и обнялся с их атаманом.

– Здоровье Александра Павловича! За нашего храброго и умного начальника. Ура! – провозгласил тост Нечипоренко и все выпили до дна, даже немецкий полковник.

Потом еще раз выпили за здоровье Государя Императора, пропев гимн, затем притащили луженый таз, положили крест-накрест шампуры (шашки никто не захотел на такое дело давать) на них водрузили сахарную голову облили ее спиртом (хотя положено было ромом, но рома нет, а в полевых условиях и спирт пятидесятипроцентный гореть будет не хуже) подождали, пока впитается, потом еще налили спирту и подожгли. Сахарная голова загорелась синеватым пламенем и в таз с разведенным спиртом начали капать горячие капли карамели, растворяясь и давая характерный коричневатый цвет. Почувствовался запах жженого сахара, а все сидели и смотрели молча на таинство приготовления. Командовал здесь Стрельцов, видимо, в столичном кавалерийском училище этот ритуал проделывался много раз. Сотник даже что-то декламировал нараспев из Дениса Давыдова, а казаки посчитали, что эти заклинания являются необходимой составляющей таинства. Наконец вся голова сгорела, в чан влили сок десятка раздавленных лимонов, затушив пламя[69] и стали суповым половником разливать жженку. Поскольку все уже немного замерзли, горячий алкоголь пошел на ура: все повеселели, раскраснелись (на стол поставили масляные лампы), начали петь песни. Потом кто-то притащил бубен и начались пляски. Притащили гомбу[70]

с тэчем. Тэч был настоящей медовухой, то есть забродивший мед без обычного для тэча вкуса браги и дрожжей (казаки им разжились во время визита к местному полицмейстеру).

Я не помнил, как добрался до постели, а наутро у меня жутко болела голова, пожалуй, это было первое настоящее похмелье за два с половиной года от момента вселения в Шуркино тельце. Страдающим голосом я позвал Ефремыча:

– Иван Ефремыч, родненький вы мой, – простонал укушенный «зеленым змием», – нет ли у нас кофейных зерен пожевать?

– Как же, есть, Александр Павлович! – ответил денщик бодро, – Только зачем жевать, давайте я вам кофею заварю..

И правда, через некоторое время мне была вручена большая кружка бодрящего напитка и сразу стало легче. Поблагодарив Ефремыча за спасение жизни царского посла, я сказал, что хочу тут же его наградить сапогами с собственного, нет не плеча, да и не с ноги, в общем:

– С Новым Годом тебя, дорогой Иван Ефремович, носи на здоровье, пусть твоим пострадавшим на царской службе ногам будет полегче, а если ты не в седле, то вот тебе султанские тапки.

Преподнес денщику подарки, старик был тронут и благодарил за заботу.

Потом сел писать письма, зашифровал отчет Обручеву и отправился к отцам-капуцинам. Принявший меня падре, он же главный почтмейстер курьерской почты принял корреспонденцию на имя начальника русского госпиталя (вот еще конверт с запиской для него), а если его там уже нет, то просто отправить телеграфом отчет в Петербург, генералу Обручеву (возможно, что придется поставить визу у консула). А два письма, в Цюрих и в Москву, – обычной международной почтой. Получив за труды тридцать франков золотом, падре раскланялся и проводил меня до выхода, сказав, что через две недели, максимум, я узнаю об отправке.