Господин изобретатель

— Сорока на хвосте принесла. В полиции сказали. Так что, если мне задержишь оплату, я им скажу, что выгородить братца хотел, а так, контрабандный шелк-то, документов нет, вот и решили покрасить, чтобы замаскировать и быстро продать. Так что пойдешь ты, любезный братец, по Владимирке, гремя кандалами, аж на остров Сахалин. В общем, так, жду денег до вечера, а потом не отвечаю… В полиции с тебя больше стрясут — сумму-то они знают.

Кто не спрятался — я не виноват.

По возвращении домой на меня набросилась маман, ругая последними словами.

Из потока слов выходило, что я подбил на аферу простодушного Ваню и довел его до тюрьмы. Что я неблагодарная скотина и сколько со мной ни возятся, толку от меня нет. Службу я потерял, работать не хочу, нового места не ищу и сижу у нее на шее. Герман, немчура проклятая, сбил меня с толку и я с ним занимаюсь подозрительными опытами и она не удивится, если выяснится, что я связался с бомбистами.

Я не стал говорить ни слова в свое оправдание, прошел к себе в комнату и, не раздеваясь, лег на постель. И где Шурка, что-то, ни при визите к деду, ни в полиции я его не ощущал и он никак себя не проявлял, сидел тихо, как мышь под веником. А ведь мог бы помочь в разговоре с полицейским, а так это был только мой экспромт и не уверен я, что здесь можно было бы опротестовать дачу показаний под давлением и отказаться от них в суде. Где была юридическая поддержка? Тут я сообразил, что чувствую какое-то всхлипывание в голове.

— Саша, ты что, плачешь?

— Зачем они так, шеф!? Я ведь все знаю! Вы правильно все делали, я бы так не мог, и у деда и в полиции. Но я никогда не думал, что Иван и, особенно, матушка так поступят — обвинят меня во всех грехах, хотя сами не безгрешны, совсем наоборот. То, что Иван гуляет и проматывает деньги, я догадывался. То, что матушка живет совсем не по средствам — тоже. Но дать мне пятачок на свечку, когда я все деньги, до копейки, отдавал ей — это слишком. Она на свои наряды десятки рублей тратит, а то и сотню в месяц может отдать, не задумываясь. После того как дом и лавки продали, деньги утекли как сквозь пальцы, и не на долги, там меньшая часть была, а большая часть вырученных от продажи денег — вообще неизвестно куда делась. При этом прислуге уже за полгода не плачено, а там на двоих всего-то десятка в месяц при столе и жилье, а что за жилье, ты и сам знаешь — темный чулан. В продуктовой лавке, у булочника, мясника и молочника — везде мы должны, все берем под запись.

Выезд свой держим, как же, неуместно купцу 2 гильдии ездить на извозчике. А Генриху, магистру, дворянину и кавалеру, значит, уместно? Как же, Иван — второгильдейский купец, а взнос в гильдию отдавать нечем. Да вы с Генрихом просто вытащили из долгов Ивана, у него нечем платить не только взнос, но и приказчикам, и на закупку нового товара денег нет. И шелк-то действительно, то ли краденый, то ли контрабандный, поэтому и бумаг на него нет никаких. Но это не отцовский, как думали полицейские, Иван его позже купил по дешевке, это он так сказал, что потратил полторы тысячи, там если треть от этого за краденый-то шелк и была. Вот Иван купил его задешево, а продавать боялся, припрятал и испортил — пожелтел он и, если бы не покрасить, то без бумаг его лучше было бы просто сжечь, чтобы не попасться. Но Иван, он — жадный, и как ты предложил покрасить, да еще так красиво, он и ухватился сразу обеими руками, недаром сразу пять сотен аванса отвалил. Я такого даже не ожидал, видать, крепко его приперло, даже не с долгом в гильдию, это так, отговорка. У него все дело разваливается: из последних, наверно, денег дал — за соломинку ухватился, как утопающий. И нет бы век быть благодарным, он еще орать стал на тебя и обвинять во всем, когда ты из тюрьмы, считай, его вытащил, а не просто из долгов.

— Вот тебе и раз! Вот это скандал в благородном семействе. Я, значит, спасал торговца краденым, помогая ему сбывать товар. Саша, а предупредить меня раньше ты не мог? Мы ведь тоже рисковали, а за что, вернее, за кого — за дурака Ивана?

— Мне Ивана было жалко…

— А теперь жалко?

— Теперь — нет.

Тут, легок на помине, появился Иван с мрачной физиономией и, не говоря ни слова, бросил на стол пачку "катенек".[17]

— Две? — Иван кивнул.

— Пересчитывать не буду, но больше дел с тобой не веду, — сказал я решительно.

Иван вышел, а я пошел на кухню, есть очень захотелось.

— Глаша, у нас что-то поесть осталось?

— Сейчас согрею, барин. Идите пока в столовую, я сей минут подам закуску. Может, водочки выпьете, на вас лица нет.

— Да, пожалуй.

Я сел и через минуту Глаша принесла запотевший с ледника графинчик, тарелочку с порезанным огурчиком и ветчиной.

— Сейчас щи поспеют, закусите пока, барин.

— Спасибо, милая Глаша.

Я налил рюмку и выпил, но ни вкуса водки ни расслабляющего действия не почувствовал.

Расслабиться не дала маман. Она влетела в столовую и начала истерить:

— Я места себе не нахожу, а он водку пьет! Иван мне сказал, что вручил тебе 2000 рублей — изволь отдать их мне сейчас же.