Господин посол

- Сегодня я не заснул ни на минуту, все думал, что мне делать... Написал длинное письмо родителям, сообщил о случившемся и о том, что подаю в отставку.

- Ты уже отправил письмо?

- Рано утром, пока не передумал... Когда мы выйдем отсюда, я пошлю телеграмму в министерство иностранных дел с просьбой об отставке.

Годкин намазывал повидлом поджаренный хлеб.

- А потом?

- Пойду в канцелярию, поговорю с послом.

- И что он, по-твоему, скажет?

- Это меня не интересует.

- А как Освободитель использует эти "подрывные документы"?

- Они явятся предлогом, которого Каррера ждал, чтобы отменить приближающиеся выборы и сделать первую попытку остаться у власти.

- Держу пари, что уже сегодня вечером мы получим из Сакраменто чрезвычайное сообщение. И я сейчас, сию минуту, нисколько не боясь преувеличений, могу составить подробную информацию о том, что там произойдет...

На следующий день газеты вышли с сенсационными заголовками о новом перевороте в Сакраменто. Генералиссимус Хувентино Каррера объявил об отставке кабинета, распустил обе палаты конгресса и ввел осадное положение по всей стране. В Сакраменто производились массовые аресты лиц, замешанных в заговоре "левых, имевшем целью насильственное свержение правительства". Только в федеральном университете было арестовано и подвергнуто заключению более двухсот человек - профессоров и студентов. В своей речи, произнесенной по радио, президент объяснил, чем были вызваны принятые им меры, и попросил поддержки у народа, в преданность которого он безоговорочно верил. Далее он заявил, что его стремление к справедливости не помешало ему проявить "непреклонность по отношению к изменникам, угрожающим общественному порядку, демократической системе и христианским традициям нашей родины".

Прочтя это сообщение, Огилвита глубоко вздохнула: еще один государственный переворот!

Почти все утро посол созванивался со своими коллегами по ОАГ - просил о срочном созыве чрезвычайной сессии Совета, на которой он смог бы дать информацию о политическом положении в Сакраменто.

Молина чувствовал себя подавленным. В газетах он прочел сообщение о том, что дон Панфило Аранго-и-Арагон обратился к католикам с призывом без колебаний поддержать президента в решающий момент его борьбы против большевизма.

"Еще одна глава в его славной биографии!" - подумал министр-советник, которого, однако, больше заботило не уже случившееся, а последствия этих событий. У Молины было предчувствие, что главное еще впереди: в Сакраменто в любой момент могли высадиться войска эмигрантов. Да и внутри страны, судя по всему, обученная и вооруженная пятая колонна ожидала лишь сигнала для начала восстания.

"Что будет со мной, если революция победит?.." - думал он. Даже вульгарного и нечистого на руку Карреру он предпочитал любой левой диктатуре. Умереть он не боялся. Жизнь порой страшила его больше, чем смерть, но в случае победы мятежников на родину он решил не возвращаться. Лучше покончить с собой, чем подвергнуться оскорблениям в революционном трибунале, очутиться в грязной тюремной камере, терпеть издевательства со стороны врагов. Смерть лучше, в тысячу раз лучше: мгновенная, чистая и достойная.

"Где же бог? - спрашивал он себя. - Где же бог? И где Грис? Бог. Грис. Бог. Грис. Бог. Грис.

Клэр Огилви вошла в кабинет посла и вернулась через минуту, сказав Пабло, который сидел, ожидая приема:

- Можешь войти, но будь осторожен.

Ортега остановился перед столом посла.

- Садись, Пабло.

- Спасибо, я постою.

Габриэль Элиодоро настаивать не стал. Взяв в руки нож для разрезания бумаг, он спросил глухим голосом:

- Ну что там у тебя?

- Довожу до вашего сведения, что я только что телеграфировал в министерство иностранных дел, категорически настаивая на своем увольнении с дипломатической службы.

Посол мгновение помолчал, задумчиво разглядывая свои руки, потом спросил:

- Почему?

- Вы действительно хотите это знать?

- А разве у меня нет на это права?

Проглотив слюну, Пабло стиснул кулаки.

- Я не могу больше служить правительству убийц и мошенников.

Он ожидал вспышки и даже взвесил на глаз нож для разрезания бумаг, который Габриэль мог использовать как оружие, поэтому был удивлен спокойным и печальным видом посла, продолжавшего сидеть с опущенной головой.

- Обдумал ли ты свой поступок? Вспомнил ли о своих родителях? И о том, что твоя отставка ухудшит мое положение, и без того неважное после... всех этих событий?

- Меня не интересует ваше положение.

- Хорошо. И все же постарайся понять, какой трудный момент переживает сейчас наша родина.

- Вы сами повинны в этом, вы создали предлог для переворота, который даст неограниченную власть в руки вашему куму.

- Значит, ты не веришь документам, найденным у Виванко?

- Не совсем. Я не верю, что они принадлежали этому бедняге.