Господин Ветер

— Ну, значит, один чувак получил новую машину. Колес много, и все такие, попарные, блин, снимаются тяжело. Спустило одно колесо, ну он его снял, ставит другое Запарился весь. И тут на трассе появляется фея. «Чего делаешь, парень?»«Да вот с колесами уже час ебусь!»«А хочешь по настоящему?» — Крис произнес слова феи заманивающим полушепотом. — «Хочу, конечно». И тут спускают у машины все остальные колеса.

Драйвер улыбнулся.

— Я его слышал, но по другому. Ехал мужик в машине. Размечтался, потянулся: «Эх, потрахаться бы!» Бах — спустило колесо. Выходит, смотрит, качает: «Ну, не так же, а по настоящему». И спустили все остальные.

Дальше пошли анекдоты о русских автомобилях, потом разговоры о жизни в Питере, в Тольятти, сам водитель был родом оттуда, потом был пост ГАИ, где водитель встал на ночевку («Утром, если не уедешь, — сказал он Крису, — я тебя возьму»), а Кристофер вышел на трассу, и часа полтора безуспешно стопил под фонарем за ГАИшным шлагбаумом. Затем отошел в сторону (некое поле, поросшее невысокой, по колено, травой) и там, расстелив полиэтилен и завернувшись в спальник, продремал до рассвета, ибо отоспался в Ебурге на несколько дней вперед, а едва рассвело, вернулся на трассу, где и застопил, точнее, сел в тот же самый «МАЗ» с веселым богатырем, и они снова ехали, завтракали и обедали в придорожных кафешках, менялись темы разговора, менялись кассеты в старом магнитофончике — Кристофер ставил свое, водитель — свое. Крисова дорожная фонотека была невелика: одна кассета — с Майлзом, другая с Бадди Гаем, третья — некачественная запись пермского музыканта Чичи с Хмели-Сунели, дописанная какими-то бардами, и четвертая — свой собственный концерт в «Автобусе». У драйвера кассет было больше — Цепеллины, Пёпл, Флоид, группа Who и прочие команды времен семидесятых.

Отступление семнадцатое: Музыка, которую слушают драйверы

Еcли устраивать хит-парады среди дальнобойщиков, то первые места безусловно держала бы русская попса, типа Алены Апиной или Шуфутинского. «Для меня, чем проще, тем лучше, — объяснял мне один из драйверов, — а тут ритмичная музыка, слова понятные, едешь, думать не надо, голова не болит». Самое интересное, что эта наша «родная эстрада», дома вызывающая лишь желание побыстрее выключить телевизор или приемник, на трассе мне кажется вполне естественной и от нее даже не тошнит. Записи западной попсы десяти-пятнадцатилетней давности, типа «АББЫ» тоже не редкость. Есть тип драйверов, слушающих преимущественно псевдоблатные или бардовские песни (от Розенбаума до Северного) — это любители не ритма, а текста, отвлекающего от дремоты. Наш рок особой популярностью не пользуется («ДДТ» наиболее слушаемая команда из непопсовых). Зато западный рок старых времен встречается намного чаще. Некоторые молодые драйверы слушают «кислоту» и рэйв. Этническая, медитативная, экспериментальная музыка на трассе почти не звучит.

Многие же водители просто включают приемник. Правда, чисто поймать какую-либо радиостанцию можно лишь вблизи больших городов.

Водитель оказался настолько любезным, что вывез Кристофера за город, до Александровки: «Там уж точно машину до Рязани поймаешь…» И Крис поймал, но не до Рязани, а до Большой Рязани — маленького поселка в двадцати километрах от Тольятти. И дальше начался совершенно «безмазовый» стоп — Крис шел по трассе, его обгоняли машина за машиной, но ни одна не останавливалась. «Начну искать место для ночлега, сразу остановится». Крис начал искать такое место. И нашел его — холм, неподалеку от трассы, за которым, судя по всему, начинался лес — Крис видел зеленый, поросший травой склон и вершины деревьев по другую сторону. Он простоял еще полчаса напротив этого холма. Без толку.

«Ладно, утро вечера мудренее». Кристофер пересек болотце, поднялся наверх, и лишь тогда обнаружил, что это вовсе не холм, а железнодорожная насыпь. Серо-коричневая грязная щебенка, блестящие, накатанные частым движением рельсы.

Но… Рядом, в полусотне метров, параллельно действующей, тянулась вторая насыпь. Лес успел наложить на нее свою зеленую березово-осиново-ивовую руку — судя по возрасту деревьев, растущих на ней, поезда не ходили лет двадцать.