Госпожа

Яков продолжал исполнять обязанности председателя сельсовета, должности уберегшей его от репрессий, но это был уже не тот всесильный некоронованный царь деревни. Да и делал он теперь все как бы через силу без желания. На этот раз никто не организовывал помощи голодающим, ибо об этом голоде за границами голодающих районов никто не знал. Официальная власть о нем нигде не обмолвилась – как же признать бедствие, которое сама же и организовала. Да и вообще Яков теперь предпочитал особо не высовываться, в надежде просто пересидеть это тревожное время, ибо чувствовал, что гонения еще продолжаться. Предчувствие его не обмануло – в партии началась борьба с правым уклоном и одним из лидеров правых уклонистов объявили никого иного как «любимца партии» Николая Ивановича Бухарина. Вот тут-то недоброжелатели и припомнили Якову портрет над его столом в сельсовете…

1963 г.

Ночь стала самым длительным временем «пребывания» Ксении Андреевны в мире своих грез-воспоминаний. Морфий, заглушая боль от разрушения плоти метастазами раковой опухоли, одновременно воздействовал на некоторые участки головного мозга. В данном конкретном случае то были клетки памяти, воспроизводящие «картины былого». Бывало, что Ксения Андреевна «выныривала» из прошлого в настоящее среди ночи. То могло случиться и в результате ослабления действия морфия и как следствие слишком эмоционального воспоминания. Именно таковой случилось и на этот раз. Ей «явилась картина» из 1934 года, когда Яков пришел домой из сельсовета и с потерянным видом сообщил, что его снимают с должности и, скорее всего, вскоре исключат из партии. То явилось предтечей таких воспоминаний, что даже морфий не смог предотвратить последствий всплеска негативных эмоций, от которых Ксения Андреевна проснулась-очнулась…

В темени, лишь слегка подсвеченной проникающим сквозь занавески тусклым лунным светом, отчетливо слышался лишь мерный перестук часов-ходиков. Лунный свет падал и на них и Ксения Андреевна своими дальнозоркими глазами хоть и с трудом, но различила – стрелки показывали полвторого ночи. На стенах в доме почти не было старых фотографий, ни семейных, ни вообще. Портреты вождей опасались вешать после того как за Бухарина пострадал Яков, а потом и вся семья. А те семейные фото из 20-х годов, которых когда-то имелось очень много, так как Яков и Ксения любили фотографироваться и для этого даже привозили фотографа из города. На тех фото семья Буровых была запечатлена процветающей, счастливой, богатой, то за обильно накрытым столом, то в щегольской выездной пролетке, то на фоне стада им принадлежащих овец. Ксения особенно любила фотографироваться во всевозможных дорогих нарядах, даже не модных но чтобы было видно, что платье или кофточка, сапожки… очень дорогие. И еще у нее возникла страсть фотографироваться в дорогих платье и обуви на фоне работающих батраков и батрачек… бедно одетых и босых. Она хотела быть запечатленной хоть относительно похожей на ту бразильскую даму, которую носили в паланкине её босые черные рабы… Все те фото изъяли при обысках и использовали в качестве доказательств перерождения коммуниста Бурова в злостного правого уклониста, и ведения его семьей асоциального кулацкого образа жизни.

Ксения Андреевна попыталась волевым усилием унять участившееся сердцебиение. Она прислушалась к «домашнему шуму» и кроме ходиков услышала, как ворочалась во сне, по обыкновению беспокойно спавшая внучка, мерное похрапывание снохи. Слух, в отличие от зрения, у нее в последнее время даже обострился. Впрочем, то, скорее всего, было вызвано побочным действием морфия. Её мысли кружили вокруг и около близких, хотя ни о сыне, ни о дочери думать не хотелось. Ксения Андреевна уже давно пришла к выводу, что и у него и у нее жизнь не сложилась. А ведь тогда в счастливых двадцатых она не сомневалась уж кто-кто, а её дети будут жить да радоваться. Ведь их раннее детство прошло в сытости, холе и неге. Разве тогда можно было помыслить, что её первенец, умный и красивый Володя будет вынужден забиться вот сюда, на край света, спрятаться, чтобы его не трогали, забыли о нём!? А дочь? Вроде и удачно вышла замуж и живет за офицером в достатке и в квартире с горячей водой и теплым туалетом… А все одно чуяло материнское сердце – не счастлива дочь. Хитрый и ненадежный у неё муж, а терпит она его потому, что деваться ей некуда.